Весь первый акт я высматриваю зачем-то Леру. Хотя умом понимаю, что это практически нереально, когда такой аншлаг, ну и темно к тому же в зале. А с наших мест и артистов на сцене не особо-то разглядишь. Только спину дирижера. И всё равно я шарю взглядом по рядам впереди, по чужим затылкам и макушкам.
Нет, ну это так странно, что мы столкнулись здесь! Сам не знаю, почему, но это совпадение меня поразило. Не прямо уж шок, но это меня разволновало. Типа знак. Хотя чушь, конечно. Я в такое не верю. Что за тётка с ней? Хотя без разницы.
В антракте мы гуляем с Верой по театру, рассматриваем картины на стенах, фото всякие, интерьер. Но я и вокруг не забываю палить. Однако Леру больше не встречаем.
На втором акте я окончательно успокаиваюсь. Честно говоря, едва не клюю носом. Кругом все, и Вера тоже, сидят одухотворенные такие, а мне скучно. Ощущаю себя каким-то плебсом, но до невозможности хочу домой. Под конец уже изнемогаю. И когда всё это заканчивается, я так рад, что даже аплодирую со всеми вместе, несмотря на то что голова у меня буквально раскалывается. Кстати, и времени уже одиннадцатый час.
Но главный квест нас ждет впереди, когда толпа из зала, со всех трёх выходов устремляется потоком к гардеробу. Мы с Верой ещё не так далеко от прохода сидели, так что успеваем одними из первых, но почти сразу нас крепко прижимает к стойке гардероба. И продолжает напирать. Я беру у Веры номерок.
– Подожди в стороне, – говорю ей. – Я возьму твое. А то еще раздавят.
Раздавить-то, конечно, не раздавят, но ноги оттопчут и потолкают локтями изрядно. Хотя через пару минут я уже и насчет «не раздавят» не так уверен. За стойкой, в которую меня практически вплюснуло, сбившись с ног, снуют три пожилые женщины в бордовых форменных жилетках. У кого-то они принимают не только номерки, но и бинокли, оттого дело движется ещё медленнее. В конце концов беру свою куртку и Верин плащ и протискиваюсь назад сквозь плотную толпу. Практически вырываюсь, причем с трудом.
– О, спасибо, Артем! – принимая плащ, благодарит Вера. – Кошмар какой! Столько народа! Чего все так рвутся, да?
Я оглядываюсь на очередь, которая огромной живой толпой облепила длинную стойку гардероба и тут же забываю, что хочу сказать. Потому что буквально в трех шагах так же выдирается из этой толпы Лера со своим пальто в руке и белой сумочкой через плечо. У нее аж лицо покраснело от натуги, а из прически выбились пряди.
Ловлю себя на мысли, что вот такая, малость расхристанная, с блестящими глазами, она выглядит просто крышесносно. И тут же одергиваю себя. Да пофиг же, как там она выглядит. Мне-то что.
Уже отвожу взгляд и в последний момент вижу, как какой-то левый мужик рвется, наоборот, к гардеробу, причем напролом. И, зацепив собой Лерину сумку, сдергивает её и утягивает вглубь толпы. Лера и охнуть не успевает. Потом, конечно, и охает, и кричит: «Эй! Моя сумка! Стойте! Да что такое-то?!».
Пытается туда дотянуться, но сумки уже не видно. Лера в злом отчаянии мечется, пытается снова втиснуться в очередь, но не так-то это просто.
Я отдаю куртку Вере.
– Ты куда? – не понимает она.
Но я уже вклиниваюсь в толпу там, где буром пропер мужик, утянувший сумку. Меня тоже нещадно отталкивают, локтями, коленями, всем подряд. Кто-то возбухает, что лезу вперед. Кто-то тычет кулаком в спину и в бок. Пофиг. Я верчусь на месте, то так, то этак, шарю среди тел. Где, блин, она? Вдруг кто-то уже подрезал себе?
Потом на миг вижу белый уголок этой злосчастной сумочки. И тут же она падает вниз, под ноги. Черт! Изгибаясь в какой-то неимоверной позе, полубоком, всё-таки дотягиваюсь до пола, до сумочки этой, хватаю… И тут какой-то урод наступает мне на руку. Ещё и рубашка перекрутилась так, что воротник впивается в шею как удавка. Матерюсь под нос, но все-таки выдергиваю сумку и сам выныриваю из этой кучи-малы, порядком потрепанный.
Молча, не глядя, сую Лере в руки её сумку и сразу подхожу к Вере, злой как черт. Она что-то щебечет, охает, поправляет на мне рубашку. Я раздраженно отмахиваюсь. Накидываю быстро куртку, и мы уходим прочь от этого бедлама.
15. Лера
Понедельник почти всегда суматошный, и обычно, когда прихожу домой вечером, сил уже ни на что нет. Ванная или душ, легкий ужин и что-нибудь отупляюще-расслабляющее вроде какого-нибудь сериальчика на сон грядущий.
Но тут я даже не успела переодеться в домашнее, как в дверь начинает кто-то настырно звонить. Пока иду в прихожую – одна мысль: лишь бы не Гаевский. Слава богу, хотя бы не он, а соседка из квартиры напротив, Зоя Ивановна.
Вообще с соседями я не особо общаюсь. «Здравствуйте» при встрече – вот и вся коммуникация. И меня это более чем устраивает, поскольку общения мне с лихвой хватает и на работе. Марк так и вовсе наших соседей со всех сторон ненавидел лютой ненавистью. Пожалуй, только с Зоей Ивановной, единственной, и был благожелателен. Но на неё трудно злиться. Там бабушка – божий одуванчик. Её не видно и не слышно. Хотя у старушки еще и собака имеется, огромная патлатая дворняга, которая за все годы ни разу ни на кого не гавкнула, ни разу нигде не нагадила. Так что Зоя Ивановна – идеальная соседка.
Я, конечно, её впускаю, но сама про себя удивляюсь – что ей вдруг понадобилось?
В руках у нее какие-то бумажки в целлофановом пакете, но она их не достает, просто держит.
– Лерочка, простите, ради бога, мне так неудобно вас тревожить… простите… – рассыпается она в извинениях. И я вижу, что ей на самом деле неловко и эти реверансы могут длиться ещё долго, поэтому перебиваю:
– Всё нормально, Зоя Ивановна. Что вы хотели?
Но ей очень трудно подобрать слова и вообще с чего-то начать, и она еще минут пять ходит вокруг да около.
– Вы, может, не знаете, не застали… моего мужа покойного… Виктора Андреевича… царствие ему небесное… чудесный был человек…
– Эм… не помню. Извините.
– Да. Витя умер до того, как вы, Лерочка, купили эту квартиру. Пятнадцать лет уж прошло, как его не стало. Умирал тяжело… болел долго… я за ним до последнего ходила…
– Мне жаль, – говорю то, что полагается в такие моменты, но никак не могу понять, зачем она мне это рассказывает. И только из уважения к возрасту продолжаю слушать.
– У Витюши от первого брака осталось двое детей. Сын и дочь. Юра и Валентина. Когда мы поженились, они уже взрослые были. Жили отдельно. Когда Витюша заболел, Юра навещал. Ну и всегда помогал с лекарствами, с деньгами. А Валя только звонила иногда. Я всё ей говорила, чтобы зашла, проведала отца. А ей всё некогда. Она торговала на рынке с утра до вечера.
Я киваю, а сама думаю: завтра столько дел, еще и лекция в универе…
– Квартиру мы приватизировали еще давно. На двоих. Поровну. А когда Витя умер, он оставил завещание.
Доходит очередь до бумажек. Сильно волнуясь, она достает трясущимися руками из пакета документ.
