Я ночи не спала, из кожи вон лезла, чувствуя себя ходячим справочником юриста. Два года после универа отпахала помощником адвоката. Все нервы измотала, пока сдала квалификационный экзамен в Палате адвокатов. И это было только начало. Спасибо папе, он поддерживал и словом, и рублем, пока мои дела не пошли в гору.
В общем, мы с Марком – упертые карьеристы. И обоих такое положение вещей более чем устраивает.
2. Лера
Я тихонько, стараясь не цокать каблуками, подхожу со спины к Гаевскому. Он что-то увлеченно рассказывает, жестикулируя руками. ⠀
Меня замечают Соня и Денис – они сидят напротив Марка, но я прижимаю палец к губам. Мол, тихо, меня не выдавайте. Хочу слегка пошалить – закрыть ему глаза ладонями. Посмотрим, узнает ли меня Марк. Он ведь уверен, что я не приду.
– Вот так, ребята, сейчас с вами напьюсь, наберусь смелости и порву с ней. Всё, не могу так больше.
Я замираю с приподнятыми над его головой руками. С кем он собрался порвать? Холодею от мысли: у Марка есть кто-то на стороне? Мой благоверный не такой уж верный?
Денис, глядя на него, многозначительно покашлял, но Гаевский, видимо, так увлекся своими откровениями, что знак не уловил. Зато я уловила и метнула в Дениса убийственный взгляд. Они оба с Соней опустили глаза. Мне тоже стыдно, но я должна знать правду.
– Жалко как-то, – вздохнула Юлька, теребя сережку. – Может, ещё всё наладится. Что уж сразу так-то?
– Да нечему там налаживаться! Мы с Лерой давно чужие люди.
Я цепенею за его спиной – услышанное не укладывается в голове. Это он со мной решил порвать? Мы с ним чужие? Мы прожили почти шесть лет бок о бок, знаем друг о друге всё плохое и всё хорошее – и это мы чужие? Это какой-то сюр! Мы ведь правда ни разу даже не поссорились.
– Но вы же любили друг друга, – говорит Юлька.
– Я уже не уверен в этом. Я вообще жалею, что лучшие годы потерял с ней.
– Да чего уж ты? – вставляет свои пять копеек Захаров. – Так-то Лера у тебя красотка.
– Толку-то! Она не женщина. Она – сухарь. Плесневелый. Заскорузлая деревяшка. Сердца у неё вообще нет. Она думает только о своей чертовой работе, больше её тупо ничего не интересует. Никогда не спросит, как у меня дела… чего хочу я… Она сама не живет, и я рядом с ней подыхаю. Она элементарно не способна на… – Он взмахнул руками, но слова не нашел. – Ни на что она не способна! Даже вон прийти встретиться не захотела. Потому что общаться она не умеет, ну, просто общаться, по-человечески. И не хочет. Рассказываю недавно ей случай смешной, у нас на кафедре было… да я вам писал про доцента, который очки потерял, помните? А она на меня подняла глаза, пустые такие, холодные, и говорит: у меня завтра утром суд, сложное дело, не отвлекай меня сейчас, пожалуйста, на всякую ерунду.
Последнюю фразу Марк произнес дурацким церемонным голосом, меня, видимо, передразнить пытался. Потом с тяжким вздохом добавил:
– Так что юрист, ой нет, что вы, адвокат! – А это он произнес с издевкой. – В общем, адвокат из нее получился блестящий, это да, а вот в остальном – полный ноль. Но ведет себя как царица, а я при ней, типа, консорт.
– И что, разводиться будете?
– Угу.
– Смотри, как бы этот блестящий адвокат тебя как липку не ободрал, – смеясь, вставил Захаров.
– Переломится, – фыркнул Марк. – Хотя плевать, лишь бы скорее от неё отделаться.
– Не говори так, – мямлит Соня, бросая на меня жалостливый взгляд.
– Говорю, как есть, – продолжает Марк. – Раньше у нас хотя бы секс был. Не крутой, но хоть какой-то. А сейчас… да и не тянет, если честно. Потому что она даже не бревно… а ледяная глыба. С ней любой станет импотентом, честное слово…
– Ну, не знаю, не знаю… – тянет Захаров, словно услышал в словах Марка личный вызов.
– И ты тоже, уж поверь. Она же…
– Всё! – вспыхивает Соня. – Хватит! Марк, Лера!
Тут же поворачиваются ко мне Юлька и Славик, и у обоих разом вытягиваются лица.
Меня, слава богу, отпускает. То есть нет, в горле и груди жжет так, будто я надышалась какой-то ядовитой кислотой. И ощущение, что все мои внутренности медленно и верно разъедает до кровавых язв. А каждый новый вдох – лишь обостряет боль.
Но оцепенение спадает, и я хотя бы уже способна соображать, шевелиться, говорить и даже, вроде, владею лицом.
Мысленно приказываю себе: «Спокойно! Позже и поплачу, и пострадаю вволю, но сейчас даже не смей. Не дай ему унизить себя ещё больше. Не на глазах у всех».
И призвав все силы, я натягиваю ослепительную улыбку и выхожу из-за спины Гаевского.
– Привет.
3. Лера
За столом повисает гробовое молчание. Один этот момент достоин всех кинопремий.
Юлька охает и часто-часто моргает круглыми, как блюдца, глазами. Ищет поддержки у своего Славика, но тот кряхтит, ерзает и отводит взгляд. Соня с Денисом, оба пунцовые, так и сидят, не поднимая головы. Захаров таращится на меня с открытым ртом. Но красноречивее всех выражение Гаевского.
Сначала он страшно бледнеет и по-рыбьи безмолвно шевелит губами. Потом всё-таки издает какой-то сдавленный сип и затыкается, а на белой-белой коже проступают алые пятна.
Марк всегда так краснел – словно крупной сыпью покрывался. Правда, краснел он редко, поскольку мало что могло его смутить.
Я усаживаюсь напротив него, рядом с Захаровым. И с горечью признаю про себя, что так эффектно я ещё не появлялась.
Захаров первым справляется с шоком и даже начинает шутить. Но у меня и по жизни-то с чувством юмора не очень, а сейчас тем более не до шуток.
Вижу, что Марк судорожно гадает, как много из его речей я успела услышать. На меня смотреть стесняется. Потеет. Взгляд его суетливо бегает, цепляясь то за солонку, то за пустой бокал, то за проходящих мимо официанток. Одну из них он задерживает. Просит:
– Повторите.
Я сначала порываюсь спросить меню, но потом понимаю: ничего не хочу – ни пить, ни есть, ни находиться здесь. Зачем себя мучить? Зачем притворяться?
– Ладно, – встаю я из-за стола. – Пришла повидаться. Повидалась. Могу уходить.
– Лер, ты что, уже? – приподнимается следом Захаров. – Ты же только что пришла, даже не пообщались толком.
– Да, Лер, останься, – лепечет сконфуженно Юлька.
– Не, ребят. У меня дела. Я только зашла поздороваться. – Перевожу взгляд прицельно на Марка и с ударением добавляю: – И попрощаться.
* * *
Гаевский догоняет меня уже на улице.
– Лер! Стой! Давай поговорим?
– О чем? – как можно безразличнее спрашиваю я. – Я с обиженными трусливыми мальчиками разговоры не веду.
