Слушая тихий голос мужа, я вдыхала запахи летней ночи — спокойной и чарующей. Ни о чем не думала. Устала бояться.
— Я не волнуюсь… — призналась я. — Верю в тебя.
И теперь верю в наше будущее. Мы легли рядом, чувствуя под затылком жилистый бицепс мужа, я смотрела в потолок. Легкость летней ночи передалась и мне. И к Шаду не испытывала предубеждения. Волосы разметались по подушке. Лежать рядом с григорианцем не страшно, табу на межрасовые браки растворилось без остатка.
Может он и прав.
Может, я, как и он, надену корону — как его супруга. А может, не повезет и нас ждет тюрьма. Что бы ни случилось, я не пожалею об этом. Летняя ночь была прекрасна, а мне было так хорошо, что я решила не жалеть ни о чем.
Утро выдалось знойным. Мы проснулись на рассвете — вместе, как и засыпали.
— Хоть в чем-то убедил несогласную, — усмехнулся Шад.
С ночи осталось сентиментальное настроение. Хотелось думать о грустном и мечтательно смотреть в окно.
— Тебе не грустно, что у нас не будет детей? — спросила я.
Шад долго молчал.
Как на этот вопрос ответить? Я пожалела, что спросила.
— Жизнь долгая, — неопределенно ответил он. — Кто знает, что будет дальше.
— Да…
Я не ответила, но подумала, что он дольше меня проживет. Григорианцы действительно долго живут и медицина у них неплохая. Он может успеть завести детей, когда меня не станет от старости. Гарантий никто не даст, но кто знает.
— Не думай об этом. После войны сирот много. Будет тебе кого воспитать.
Я вновь грустно вздохнула. Под окнами раздался хрустальный звон — колокольчик просил полива, взволнованный наступающей жарой.
Шад прав.
Я привыкну к нему, точно справлюсь. И война многих осиротила — на Григе, где служат оба родителя, тем более. Без малютки не останусь, а там будет видно… Я взглянула на него и неожиданно улыбнулась.
— Сегодня ярмарка, сходим на площадь, — сказал Шад, вставая.
— Зачем? — насторожилась я. — Только не говори, что тебя товары заинтересовали.
— Встречаюсь там кое с кем, по делу. А ты товары посмотришь.
Шад направился за плащом, вновь припадая на больную ногу.
— Что у тебя с коленом?
Мы более чем близки для таких вопросов. Подтвердив это, генерал ответил:
— Последствия осколочного ранения. В военном госпитале сказали, это навсегда, к сожалению. Я уже привык, Рива.
Завернувшись в плащ, он вышел, оставив меня одну. Я откинулась на спину, собираясь понежиться еще минутку, а затем начала неторопливо одеваться. Между нами исчезли остатки напряжения. На полу валялся мой кинжал, и я его подобрала. Вложила в ножны, уже привычно обращаясь с оружием, помня о нем. Я видела, как с оружием обходятся профессиональные солдаты — всегда неосознанно помнят о нем, и хорош, что у меня тоже появляются эти рефлексы.
В конце концов, Шаду нужна жена под стать.
На площадь мы прибыли к обеду. Торговля шла во всю. С перекрестка мы наблюдали за рынком.
— Надень капюшон, Рива, — сказал Шад.
Я вопросительно взглянула, но не стала перечить. В пестрой толпе на ярморочной площади и так давка, вряд ли нас узнают. Народ в основном смотрел на товар, привезенный со всех уголков вселенной, а не на окружающих.
Капюшон я набросила и вздохнула с облегчением. Тень от него закрыла глаза.
Я смотрела в сторону рядов, на ощупь перебирая в кармане универсальную плату — горсть алмазов. Их при себе предостаточно. Почему бы тоже не посмотреть? Пока Шад держался особняком, рыская желтым взглядом по площади, я углубилась в ряды. Чего только не было! Я вошла на ярмарку со стороны, где продавали ткани. Стараясь не углубляться далеко и оглядываясь на Шада, чтобы не потерять из виду, я посмотрела несколько материй. Не взять ли? Одежда бы пригодилась… Но мне ничего не нравилось. Или цвет не тот, или узор. Ярко, с нелепыми орнаментами. На Иларии тоже любят яркие цвета и рисунки, но они всегда были утонченными, сочетались друг с другом, да и разлюбила я иларианские узоры. Однотонные ткани, если и были, то мрачных, землистых оттенков, как на костюм гробовщика.
Я прошла в соседний ряд.
Здесь продавали домашних питомцев.
В клетке сидела райская птичка с полупрозрачным оперением. Длинный загнутый хвост на конце был окрашен в алый и голубой цвета. Клетка золотая, вычурная, но это все равно клетка: птица выглядела подавленной. В соседней заливалась ее соседка: крохотная, но со звонким, красивым голосом. Я с любопытством посмотрела мелких зверьков, прошла к рядам с растениями.
Здесь народа было немного, и я задержалась.
В длинных ящиках качали головками колокольчики. Я улыбнулась, протянув к ним руку. Они потянулись к ладони, как ласковые кошки.
— Госпожа, вы им нравитесь! — воскликнул торговец. — Видите, приветствуют вас!
— У меня уже есть колокольчики, — сказала я, рассматривая, что еще продается.
Внимание привлекли красивые нежно розовые цветы на лиане. Таких я раньше не видела, жаль, великовата для моей клумбы. Рядом на веточке сидели воздушные цветы, цепляясь за свое пристанище тонкими, боязливыми корешками.
За ними был огромный горшок с красно-зеленым хищным растением. Оно выглядело агрессивно. Похожее издали на куст с бутонами, вблизи становилось ясно, что бутоны — это пасти с острыми шипами вместо зубов. Перед ним стояла тарелочка с кусочками мяса на шпажках, чтобы посетители могли покормить опасного гиганта.
Под колпаком, где клубился туман, прятались невероятно красивые цветы фиолетового и сиреневого цвета. На нежных лепестках вспыхивали искры.
— А это, госпожа, прекрасные цветы, но живут они в тумане и влажности. На нашей планете им трудно обеспечить уход, зато результат того стоит!
— Да? — заинтересовалась я.
— А то, госпожа! Видите искры? Это значит, они чувствуют себя хорошо. А в темноте — светятся. Держать можно в оранжерее или на клумбе, но в защитном коконе.
— Сколько стоит? — я взяла колбу с цветком в руки, выбрав нежно-сиреневый экземпляр, решив, что сколько бы ни запросил, я куплю.
По светлой, почти белой окантовке лепестка вспыхивала дорожка из искорок, гасла, и загоралась вновь. Это завораживало. На цветок можно было смотреть вечность.
— Это вы, госпожа, девочку взяли. Она приносит удачу!
Я полезла за алмазами, пока продавец паковал покупку в прозрачную коробку, и рассказывал, как ухаживать за цветком.
— Что-то купила? — спросил Шад, когда я вернулась.
Я показала приобретение, но вид нежного хрупкого цветка его не разжалобил, лицо остался мрачным.
— Дорого?
