– Фрэнсис, а почему вы не замужем? – спросила она, прислоняясь к деревянным перилам стойки.
Этот вопрос Фрэнки задавали неоднократно. И всякий раз она едва ли не благодарила судьбу, что мать и отец не дожили до этого дня (разумеется, не всерьез – она скучала по ним до сих пор, мучительно и нестерпимо) и им не пришлось носить это позорное клеймо, быть родителями незамужней дочери. Сама она ничуть себя не стыдилась, разве только устала от этого вопроса, который с годами раздражал все сильнее, изнашивал терпение. Она взглянула на Гилли, пригубила шампанское и вздохнула.
– Я на вас скуку навожу, – догадалась та, слегка нахмурившись.
– Не в вас дело, – ответила Фрэнки, не зная толком, с чего вдруг бросилась ее успокаивать. Она сделала еще глоток из бокала, почувствовала, как колючие пузырьки опустились в желудок, согрели ее, отгоняя зябкую промозглость, которая ощущалась даже здесь, в самом сердце театра. – А в вопросе.
– В вопросе? – переспросила Гилли. – Вопрос наводит скуку?
– Да, – подтвердила Фрэнки. – Невыносимую.
– М-м, – отозвалась Гилли так, будто ей все стало ясно. Впрочем, подумала Фрэнки, может, ей и вправду ясно.
Как ни задевали порой ее неосторожные реплики, чем-то эта девушка все же походила на саму Фрэнки в молодости. Не открытостью, разумеется, не оптимизмом, не радостной улыбкой, почти не сходившей с лица, будто жизнь – бесконечный праздник. Вовсе нет. Их объединяло другое – решимость, стремление к независимости. А этими качествами частенько бывает вымощена дорога к одиночеству – если только не приспособиться, как Джек, существовать сразу в нескольких мирах. Фрэнки приспосабливаться никогда не умела и не очень-то стремилась учиться. Она гордилась своим цинизмом и упрямством – куда больше, чем следовало бы. И плевать, что человеку ее склада куда сложнее разделить жизнь с кем бы то ни было – в особенности с партнером, – Фрэнки всегда была самодостаточной личностью.
– Неужели вам не бывает одиноко? – не сдавалась Гилли.
Спрашивала ли она из любопытства или по какой другой, более сокровенной причине, Фрэнки не знала.
– Не мелите чепухи, – с улыбкой ответила она и опрокинула в себя остатки шампанского. – Какое уж тут одиночество, когда за мной хвостом таскаются экземпляры вроде вас.
Гилли рассмеялась.
– Так у вас много поклонников?
На мгновение Фрэнки вернулась мыслями к упавшим продажам, к злосчастной рецензии, но тут же решительно выбросила из головы и то и другое. Сегодня об этом думать незачем. Она лишь небрежно пожала плечами в ответ.
– Уверена, что много, – сказала Гилли, и ровно в ту же секунду приглушили свет.
– Нет времени рассказывать, – со смешком ответила Фрэнки, чувствуя, что алкоголь делает свое дело – тело становится легче, кажется, его можно сбросить и воспарить. Такой уж у шампанского эффект. Жидкое волшебство – так его назвала мама однажды под Рождество, много лет назад, когда Фрэнки была еще совсем ребенком. Она усилием воли сдержала навернувшиеся слезы. Вот и еще один эффект шампанского. Свет снова потускнел. – Пора в зал, – с трудом выговорила она, поспешно отвернувшись.
Вторая половина представления, как это часто бывает, пролетела быстро. Сильнее всего Фрэнки впечатлила ария леди Макбет – полнокровные переливы ее голоса эхом разносились по залу, а во время кульминации все зрители будто бы разом задержали дыхание. Любить леди Макбет казалось едва ли не пошлостью, но Фрэнки любила ее всей душой и во время знаменитой сцены во сне невольно подалась вперед, будто надеялась, хоть немного приблизившись к солистке, разобрать слова или, скорее, по-настоящему почувствовать их. Певица была одета в простое черное платье с рукавами до самого пола – кроваво-красными от запястий. Эффект был ошеломляющий. Фрэнки точно знала, что это впечатление останется с ней надолго.
– В первой редакции этой арии вообще не было
[28], – прошептала Гилли ей на ухо, когда сцена закончилась.
Фрэнки, не веря своим ушам, покачала головой. Верди просто дурак, если думал, что леди Макбет можно отодвинуть на второй план.
По дороге из театра Гилли была на удивление молчалива – верно, обе слишком углубились в собственные мысли. Сколько Фрэнки ни твердила, что вполне способна найти дорогу самостоятельно, новая знакомая настояла на том, чтобы проводить ее до дома. По правде говоря, Фрэнки была рада компании. Ночью улицы Венеции казались зловещими, а сегодня к этому примешивался еще и нелепый страх, будто из-за угла вот-вот покажется хор ведьм, манящих к себе крючковатыми пальцами. Взглянув исподтишка на молча шагавшую рядом Гилли, Фрэнки поняла, что не так ей и важно, были они знакомы прежде или нет. Может, та просто ошиблась – видела Фрэнки где-то в Лондоне или узнала по фотографии на обложке, – совершенно невинная оплошность, которую слишком долго объяснять.
У входа в палаццо она замешкалась, размышляя, не пригласить ли Гилли зайти, невольно возвращаясь мыслями к той минуте, когда вытаскивали из канала бездыханное тело несчастной женщины. Впрочем, сейчас не время для дурных воспоминаний, незачем портить прекрасный вечер.
– Спокойной ночи, Гилли, – сказала она, заходя во двор. – Спасибо за приглашение.
– Спокойной ночи, Фрэнсис, – бросила ей вслед Гилли.
Той ночью Фрэнки отправилась в постель счастливая и хмельная – еще плескалась в желудке порция виски, выпитая перед сном. Впервые за долгое время она была довольна жизнью, чувствовала, как ослабевает тугой, колючий узел в груди.
Глава 8
Незадолго до полуночи ее разбудил шум в палаццо. Открылась дверь, что-то оглушительно грохнуло. Фрэнки резко села на кровати. Это уж точно не геометра, разве только он заблудился спьяну и, вместо того чтобы пойти домой, явился сюда. Впрочем, вряд ли такое возможно. Мария давно ушла домой – жила она, как выяснилось, на острове Бурано, – а Фрэнки по-прежнему понятия не имела, по какому номеру в Италии полагается звонить в чрезвычайной ситуации.
Она несколько раз моргнула, вглядываясь в темноту. Села в постели, осмотрелась в поисках хоть чего-то, годившегося для самозащиты, – и тут внизу снова раздался грохот.
На этот раз ближе.
Она опустила ноги на пол и, мысленно проклиная деревянные половицы, отзывавшиеся скрипами и стонами на каждый шаг, стала подбираться к камину – точнее, к старинной кочерге, которую приметила на перепачканных золой каменных плитах.
Снизу, постепенно приближаясь, зазвучали приглушенные голоса.
Фрэнки схватила кочергу и, занеся ее над головой, медленно двинулась к двери.
