Еще через минуту дверь открывается. Миха слышит голос взмыленной красотки.
– Сомов! Дуй на кухню. Неси сюда тазы, кастрюли, всё, что есть! И прихвати трёхлитровую банку. Скорей! Надо убрать этот кавардак до визита врача!
Миха снова бежит на кухню. Начинает громыхать мисками и плошками. Он пропитан самым чёрным, самым густым ужасом. Он чувствует себя поварёнком. Его до чёртиков пугает и влечёт повар. Но, совершенно точно, он не желает ничего знать ни о рецептах, ни о самой стряпне.
Глава 22
Ванна на треть заполнена кровью.
В крови шевелятся отрубленные конечности. Барахтаются куски мяса. Пульсируют размотанные потроха.
Нона Викторовна склонилась над багровым месивом. В одной руке трехлитровая банка. Другая рука шарит в кошмарном суповом наборе. Она пытается найти сувенир из Шаддата. Сгусток воющей плоти, якорь морбо-аберраций, источник ненормальной, немыслимой жизни.
Поиски ничего не приносят. Возможно, педагог из десятой школы слишком увлеклась занятиями с ножом, и превратила искомое в винегрет. Возможно, за долгие годы некротическая медуза изменилась, стала частью какого-нибудь органа. С лица Ноны Викторовны не сходит выражение досады и крайнего раздражения.
Наконец, она оставляет поиски. И переходит к уборке. Выуживает шевелящиеся куски, складывает в миски и кастрюли. В конце концов, ей надоедает делать всю работу самой. Нона Викторовна утирает лоб рукавом, отрывается от ковыряния в расчлененном трупе, распахивает дверь – и купеческий дом оглашается громогласным рёвом.
– Сомов!!! Быстро иди сюда!!!
На входе в санузел показывается Михаил Сомов, бледный и несчастный. Его взгляд скользит по разводам на кафеле, опускается к нарезке из мозгов, глазам в пластиковой мыльнице, и прочим экспонатам любительского анатомического театра. Пары секунд хватает, чтобы пресытиться. Миха складывается в три погибели, хватается за живот, и блюёт прямо на порог. Нона Викторовна тяжело вздыхает. Осуждающе качает головой. Пытается утешить своего поклонника добрым словом.
– Ну же Сомов! Не будь свинюшкой, блюй в другую сторону! Всё? Закончил? Возьми пакет. Носи в кармане пакет для таких случаев.
Следующие полчаса Миха проводит под дверью санузла. Нона Викторовна подаёт кастрюли – слава богу, закрытые. Кровь отправляется в слив. Зубы и костяная крошка летят в канализацию. Всё остальное превращается в набор из кастрюль, банок и горшков, обмотанных скотчем.
Залитая кровью бестия и её компаньон волокут кухонную утварь в сад. Нона Викторовна заходит в сарай. Раздаётся металлический грохот. Она возвращается с лопатой. И вручает Михе садовый инструмент.
– Копай здесь, под вишней. Я пойду переоденусь. Приведу себя в порядок.
– Эмм… ага, окей… а вы… а есть вторая лопата?
– Ты на что намекаешь?!! Молодой человек, вы меня разочаровываете. Это не женское занятие, у меня маникюр. Копай, Сомов, ты же мужик! И давай в темпе, у нас еще куча дел!
***
Миха ковыряет землю без всякого энтузиазма, то и дело оглядываясь на емкости с мясом. Одна из кастрюль покачивается, гремит крышкой, норовит перевернуться. В другое время Сомов прыгал бы от ужаса, пытаясь покинуть планету на метановой тяге. Но сейчас его сил хватает лишь на то, чтобы рассеяно материться себе под нос.
Еще вчера спокойное мирное существование казалось возможным. Обычная жизнь, без ежесекундного кошмара, насилия и смерти. И вот, наступил новый день. На старых купеческих часах пробило десять часов утра. И он уже соучастник убийства с кучей отягчающих обстоятельств. Первая порция кровавого дерьма съедена. Что будет на обед? Что будет вечером? Что будет ночью? И что будет следующим утром, если он доживёт, если откроет глаза?
– Пиздец, просто пиздец, пиздец без конца и края… Господи, за что? За что мне, Господи, весь этот пиздец?
Сом ненадолго отвлекается от рытья, пытается утешиться патетическим вопрошанием. Тяжело вздыхает, смахивает слезу, сморкается – и снова копает. На смену терзаниям приходит прострация. Михаил Сомов близок к точке, за которой нет страхов, нет тревог, нет надежд, а есть лишь апатия и отупение всех без исключения чувств.
Лопата бьёт в что-то твёрдое.
Миха сопит, старается, потеет, но штык не лезет в землю.
Он наклоняется. Нащупывает что-то круглое и плотное. Хватается за камень, пытается выдернуть, выкинуть из ямы. Твердый предмет поддаётся. Опутанная корнями находка предстаёт во всей красе. Миха замирает, набирает воздуха – а затем, словно персонаж шекспировской трагедии, произносит то единственное, что возможно произнести.
– Ёбаный пиздец. Опять ёбаный пиздец!
Он держит человеческий череп. Грязный, набитый землёй, без зубов и нижней челюсти. На макушке свежий пролом от лопаты. Из глазниц торчат древесные корни. Миха вертит череп. И понимает – это ответ высших сил. Вот чем Господь отвечает на его воззвания, на его планы, на его надежды.
Из дома выходит Нона Викторовна. Залитый кровью костюм исчез. На ней снова учительские очки и утренний наряд.
Миха пялится на хозяйку дома. Пялится на череп. Пялится на горшки и кастрюли. Тяжелые, сумеречные мысли ворочаются у него в голове. Нет сомнений – знойную красотку интересуют лишь три вещи. Члены. Убийства. Собственный внешний вид.
– Сомов, где ты это взял? Неужели выкопал?
Вместо ответа, Миха поднимает череп над головой. Потрясает им в безмолвном патетическом жесте. Протягивает роскошной даме, словно укоряя, словно говоря – вот он, плод твоих деяний. Вот свидетельство твоих преступлений!
– Хватит трясти этой дрянью! Этому черепу уже лет сто! Наверняка, одна из жертв купца Пичугина! Немедленно закапывай обратно!
– Как скажете, Нона Викторовна.
– Сомов, о чём ты там фантазируешь? Повторяю, это не имеет ко мне отношения!
– Окей, окей…
В голосе перемазанного землёй и кровью одиннадцатиклассника нет страха. Лишь мрачная обреченность.
***
Утренний визитёр находит последнее пристанище в саду. В разобранном виде, на полуметровой глубине, рядом с остальными гостями купеческого дома. Нона Викторовна распорядилась пересадить на земляной холмик огромный куст крыжовника – и Миха окончательно изодрал и без того грязную одежду.
Обед проходит в десятке метров от свежей могилы. Хозяйка купеческого дома оставила идею оттереть стены и потолок, скрыть следы кровавого убийства. Она решила встретить врачей в тени вишневых деревьев.
Стол в деревянной беседке покрыт кружевной скатертью. На скатерти чайный фарфор, блюдо с печеньем, тарелки с нарезанной колбасой, ваза с конфетами, и огромный пузатый самовар. Вид Михаила Сомова полностью соответствует пикнику в чеховском стиле – на нем остатки гардероба прежних хозяев, шикарное тряпьё по последней моде столетней давности. Он выглядит помпезно и нелепо. Для полного шика недостаёт лишь трости и цилиндра.
