Ясно лишь, что прошлое у приёмыша тяжелое – да такое, что вспоминать или не хочется… или опасно. Попаданец не допытывался, сам не без греха. Хочет мальчик взять на вооружение слова Ломоносова Я сам – знатный предок, так пусть.
Пусть повышает самооценку участием в Великих Делах. Научившись за три недели основам пехотной премудрости, приёмыш так же по верхам изучил артиллерию, сапёрное дело… ныне проходит службу санитаром. Выносить горшки мальчику не понравилось, но терпит, поскольку в госпитале его ещё и обучают. Перевязки, нехитрые наборы трав от больного живота, лечение мозолей, составление простеньких мазей. Пригодится.
Ничего дурного в том, что подросток не занимается ныне по школьной программе, Фокадан не видел. Жизненные уроки порой важней, особенно в таком возрасте. Да и математичка, физика и химия никуда не делись. Так же, как и русский язык, а с недавних пор ещё и ирландский.
С утра пару часов на кросс, бокс, борьбу и армейское фехтование
[291]. Потом работа и учёба в госпитале, ну а вечером – давай-ка, помогай приёмному отцу приводить в порядок бумаги на двух языках. Вот где математика требуется – с логистическими вычислениями да проверкой бухгалтерии. А там физика с химией армейского образца незаметно приплетаются… Да грамотным языком, без помарок! Иначе переписывать будешь… сынок.
* * *
Лос-Анджелес горел, издали видели редкие всполохи пламени и клубы едкого жирного дыма. В порту, под прикрытием артиллерийских оружий, высаживался английский десант.
Защитники города, несмотря на проявленное мужество и грамотно выстроенную систему укреплений, ничего не могли поделать против подавляющего численного и артиллерийского превосходства противника. Конфедераты отступали, огрызаясь от налетающих конных частей британцев, давая возможность уйти женщинам и детям.
Бросать родные дома всегда тяжело, а уж когда приходится делать это под нажимом красных мундиров
[292]… для ирландцев, составляющих большую часть населения, ещё и унизительно. Вдвойне унизительно, потому как собственно регулярных частей высадилось немного – части морской пехоты да немногочисленная кавалерия. Остальные – всё больше чернокожие из числа тех, кого несколько лет назад приютили в Канаде.
Хватало и вовсе уж экзотических для Америки типов в тюрбанах, одетых необыкновенно причудливо. Уходить от… этих? Глаза конфедератов белые от ярости, такого унижения они никогда не простят. Ни Англии, ни цветным.
Пока же солдаты и милиционеры пятились, разменивая свои жизни на время. Благо, колониальные части без поддержки красных мундиров не горели желанием бросаться в бой в слепой ярости прирождённых берсеркеров. Наткнувшись на сопротивление, негры и индусы тут же останавливались, принимаясь за вялую перестрелку, пока на помощь не приходили кадровые войска.
Конфедераты же при малейшей возможности переходили в контратаку, норовя сцепиться с преследователями на штыках. Нехватка патронов и русско-немецкая школа штыкового боя, внедрённая уже после войны Севера и Юга, сказывались.
– Полк, – без особых эмоций доложил вернувшийся разведчик.
– Кто?
– Чёрные, – выплюнул парень, зажимая порез на щеке, – врукопашную сцепился с авангардом, троих положил, пятеро разбежались.
– Боевиты как всегда, – смешливо сказала женщина чуть за тридцать в одежде медсестры, подходя ближе, – давай, Алан, зашью пока щёку. Маккормик и без тебя расскажет.
– Слабы духом, Хелен верно сказала, – подтвердил второй разведчик, – мнится мне, они и сами не больно-то рады, что их в армию загребли. И без того бойцы из чёрных, как из говна пуля… простите, мэм.
– Не извиняйся, – весело ответила женщина, зашивая щёку белому от боли Алану, – у самой старик такой ругатель, что привыкла уже. Да и верно ты сказал – вояки из них те ещё, позорище.
– Низшая раса… – начал тощий юнец с еврейскими чертами лица и виднеющимся в расстёгнутом вороте крестике.
– Ой, Леви… отмахнулся от него командир, – забодал ты всех со своими низшими-высшими, да поисками еврейского прошлого среди ирландцев
[293]! Среди чёрных есть и порядочные люди, смелые и умные – поверь потомственному плантатору, который ещё и в Африке бывал не раз. Зулусы, к примеру, храбрецы редкие, а эти… Ну что ты хочешь от бывших рабов и потомков рабов? Селекция! Да ещё и завербованных насильно…
Командир замолк, задумавшись о чём-то, подчинённые притихли. В миру Фриц Кеплер профессор колледжа и пользуется колоссальным уважением как за заслуги в прошлой войне, так и за светлую голову.
– Психологическая атака? Хм… почему бы и нет. Позже можно будет неплохо сыграть на психологии бывших рабов, а пока… Парни! Слушайте сюда!
Лицо профессора стал жёстким, присутствующие невольно подтянулись.
– Отступать надо так, – продолжил он, – чтобы они навек запомнили, что такое сражение с белым человеком. Сейчас, на эйфории от победы, они относительно боевиты и нам нужно напомнить черномазым
[294], что ещё недавно белые были их хозяевами. И были бы и дальше, если бы мы нуждались в том! Драться, парни, нужно так, чтобы эти обезьяны в атаку могли только ползти, подпихиваемые в жопы штыками красных мундиров. Никак иначе!
Короткая речь воодушевила бойцов, посыпались солёные шуточки. Кеплер коротко бросил вестовым несколько фраз и те умчались вперёд. Рота милиционеров продолжила отступление, цепляясь за каждую складку местности. Почти все – люди в возрасте, прошедшие ещё войну Севера и Юга. Немногочисленная молодёжь, не попавшая под программу мобилизации в силу возраста или здоровья, натаскана ветеранами на зависть солдатам иных европейских армий. Маршировать, понятное дело, они умеют похуже. Но что качается стрельбы, рукопашного боя и ведения войны малыми мобильными группами – разве что казаки милиционерам Конфедерации фору дадут.
