— Роберта…
— Я буду считать до трех, — сказала я. — Один.
— Почему ты так жестока?
— Два.
Он все-таки убрал руки и метнулся обратно в кресло, с той же скоростью, с которой и выбирался из него. Решил не испытывать судьбу. Что ж, хоть какие-то инстинкты самосохранения у него еще остались.
— А чего это ты уселся? — поинтересовалась я. — Выметайся из моей квартиры.
— Давай встретимся где-нибудь на нейтральной территории, — предложил он. — Попьем кофе в городе, поговорим.
— Вряд ли мы найдем общие темы. Я тебя десять лет не видела.
— Одиннадцать лет, три месяца и четыре дня, — сказал он. Офигеть он душный. — И, может быть, это повод познакомиться заново. Начать все с чистого листа.
— С какого еще чистого листа? У нас с тобой ничего не было.
— Только в моих мечтах, — вздохнул он.
Вообще, это был довольно шокирующий опыт — узнать, что ты была объектом эротических (а только ли эротических?) фантазий стодвадцатилетнего упыря, и мне еще сильнее захотелось его пристрелить, но, к сожалению, он еще не сделал ничего противозаконного. Его нельзя было бы обвинить даже в том, что он вломился ко мне в квартиру: я ведь сама его пригласила.
Конечно, этот момент я в своем отчете могла и опустить…
— Я не знаю, как это происходит, — снова завел он свою шарманку. — Это волшебство древнее, чем магия крови, сильнее, чем извечный голод моего племени. Я больше не могу думать ни о ком другом, кроме тебя, я не хочу ничего делать, зная, что тебя нет рядом, я хочу просто…
Бу-бу-бу, бу-бу-бу.
В какой-то момент я просто перестала его слушать и его бормотание превратилось в белый шум, из которого мой слух выхватывал только отдельные слова. Любовь, кровь, морковь…
Я подождала, пока он закончит — это заняло какое-то время — а потом снова указала на дверь.
— Оставь мне хоть какую-то надежду, Роберта, — промямлил он.
Тут я прикинула, что если отшить его насовсем, то на него снова может нахлынуть разочарование, и он опять попытается кого-нибудь выпить. Может быть, даже меня. И чем бы ни закончилась его попытка, в результате появится как минимум один труп.
— Ладно, — сказала я. — Я позвоню тебе, когда буду готова.
Это обещание меня, разумеется, ни к чему не обязывало.
Может быть, с моей стороны это было и не очень красиво — давать ему надежду, на самом деле не собираясь с ним встречаться, но тогда это показалось мне наилучшим решением.
Хотя и временным.
— У тебя же нет моего номера.
— Запиши его своей кровью на обоях, — сказала я.
Идиот чуть не принял эту шутку за руководство к действию и принялся озираться по квартире в поисках ножа. Я подсунула ему ручку, он нарисовал на обоях цепочку цифр и отбыл к своим гробам, раз десять обернувшись напоследок. Может быть, и больше. Как только я убедилась, что он добрался до лестницы, тут же захлопнула дверь.
Телефон опять почти разрядился. Я подключила его к проводу и вернулась к фотографированию.
Вот, уже почти все…
Последние три страницы почему-то были напечатаны, а не написаны от руки. До этого я не особо вчитывалась в откровения красавца-миллионера, но тут мне в глаза сразу бросилось слово «контракт» в шапке первого машинописного листа.
Видимо, к интервью это уже никакого отношения не имело.
Я отложила телефон в сторону, уселась в кресло под торшером и попробовала прочитать эту… писанину.
«Контракт заключен (тут стояло сегодняшнее число)
Между мистером Кристианом Брауном, именуемым в дальнейшем „Доминант“ и мисс Роберто Кэррингтон, именуемой в дальнейшем „Сабмиссив“».
Там были прелестные пассажи, вроде:
«Основной целью данного контракта является предоставление Сабмиссиву возможности изучить свою чувственность и пределы допустимого».
Ага, тут типа все для меня.
«Доминант обязуется нести ответственность за хорошее состояние и самочувствие Сабмиссива, а также надлежащим образом ее обучать, наставлять и наказывать».
«Сабмиссив обязуется предоставлять себя в пользование Доминанту каждую неделю, начиная с вечера пятницы и до второй половины воскресенья…»
«Доминант имеет право наказывать Сабмиссива для того, чтобы она полностью осознала свое подчиненное положение… Доминант может сечь ее плетью или розгами, или подвергать другому физическому воздействию по своему выбору в качестве наказания, для собственного удовольствия или по другой причине, которую он не обязан указывать».
И все в таком же духе на две страницы мелким шрифтом. То есть, он может делать все, что хочет, а я зато буду познавать свои пределы допустимого.
Зашибательская сделка, как по мне.
«Сабмиссиву не разрешается прикасаться к Доминанту без его дозволения».
Когда я это прочитала, у меня сразу же возникло желание прикоснуться к мистеру Брауну. Исключительно кулаком и желательно в челюсть.
Кстати, он свою подпись под текстом уже поставил.
На последней странице было приложение, в котором определялись приемлемые и неприемлемые методы «физического воздействия». Типа, сечь розгами можно, а прижигать каленым железом уже нельзя.
Даже не знаю, что меня больше выбесило, само предложение или тот факт, что оно было написано таким вот суконным языком и, наверняка, составлено с привлечением сторонних юристов, потому что нормальный человек так бы формулировать не стал.
Контракт, наверное, типовой. Интересно, сколько человек его уже подписали до меня?
Внизу была приписка от руки. Тем же красивым каллиграфическим почерком.
«Если согласна, подпиши бумаги, надень мой подарок и вышли мне фотографии. К.»
Что еще за подарок?
Перевязанная бантиком коробочка до сих пор валялась на подоконнике. Я открывала ее с некоторой опаской, потому что от этого больного ублюдка можно было ожидать чего угодно.
Так и есть. На бархатной подложке лежал ошейник.
То есть, это был такой изящный кожаный ремешок со стразами, и возможно, что кто-то стал бы носить его открыто в качестве украшения, но я-то уже знала, что это за фигня на самом деле.
Чудесное завершение чудесного, сука, дня.
Я сжала кулак, оттопырив средний палец, сфотографировала получившуюся конструкцию и отправила ему на почту. А бумажки и коробочку вместе с ее содержимым выкинула в мусорку. Первый порыв был, конечно, швырнуть их в окно, но во-первых, это некрасиво, а во-вторых, в контракте фигурировала моя фамилия.
