– Первый после Бога, – сказал Марк с удовлетворением. – А поскольку я атеист, как и мой альтер эго… Хм. Сложный вопрос: является ли Марк Твен моим альтер эго или я его? Снится ли Чжуан-цзы, что он бабочка, или бабочке снится, что он Чжуан-цзы…
Горчаков махнул рукой и потянулся к замку двери.
– Подождите, – сказал Марк. – Я попросил вас выйти для другого.
– Да? – командир с трудом подавил желание мучительно застонать. – Что ещё?
– Почему покончили с собой Двести шесть – пять и его дарственный сегмент?
– Ну так потому, что… – Горчаков замолчал.
– Если бы они промоделировали имеющиеся данные и поняли, что все мы живём в симуляции – это стало бы поводом, – продолжил Марк. – Существа, у которых есть одновременно и логика, и чувства, могут игнорировать самые страшные вещи: понимание неизбежности смерти, отсутствие смысла жизни, иллюзорность существования. Феольцы двойственная симбиотическая культура, находящаяся в нестойком равновесии. Для каждого симбионта иллюзорность существования – достаточный повод для самоубийства, пусть и по разным причинам. Однако Двести шесть – пять был умён и профессионален, он понял бы природу Стирателей куда быстрее вас. Тогда почему же они с Толлой-нубом покончили с собой?
– Я не знаю, Марк, – вздохнул Горчаков. – Ума не приложу. И знаешь что? Об этом я подумаю завтра.
Он открыл дверь и добавил:
– Если завтра будет.
Матиас почему-то был готов к тому, что Георг изменится.
Что-то изначально фальшивое чудилось в его облике. Симпатичный молодой мужчина, уже не юноша, но ещё и не совсем взрослый, очень приятное лицо, но не вызывающее ревнивой неприязни излишней красивостью или брутальностью… в общем – парень, приятный во всех отношениях, будто созданный для того, чтобы относиться к нему с симпатией, но и чуть-чуть свысока, как к младшему товарищу или брату. Причём у Матиаса было ощущение, что подобные чувства Георг пробуждал у всех без исключения, словно кто-то мастерски составил образ «молодой человек мужского пола, вызывающий симпатию и доверие».
А уж после слов Ксении о «симуляции», пусть все его чувства кричали, что это невозможно, но…
Но он не сомневался в её словах.
Матиас был готов к тому, что Георг примет образ мудрого старца или зрелого мужчины.
Или, напротив, обернётся какой-нибудь маленькой трогательной девочкой.
Или сверкающим роботом трёхметрового роста.
Или монстром, даже отдалённо не напоминающим человека.
Георг превратился в нечто иное.
Там, где он только что стоял, повисло переплетение тьмы и света. Кружащиеся тёмные ленты с проблесками тусклого мертвенного пламени. Сгустки непроглядной угольной черноты. Застывшие искры света.
В общем, это напоминало объект Люцифер на орбите планеты Мегер А. Только сглаженный, без всяких истончающихся в бесконечность игл и бесчисленных граней.
– Это было смело – явиться сюда, мерзость, – произнесло то, что только что имело облик человека.
Что это было, голос? Или мысль, прозвучавшая в голове? Матиас не рискнул бы дать ответ.
– Мерзостью были вы, – ответила Ксения. – Мы спасли человечество, уничтожив вас.
– Мы и были человечеством! – Сплетённые воедино тьма и свет качнулись, надвигаясь на Ксению. Та даже не шевельнулась.
– Вы были победившим злом, – сказала Первая-отделённая. – Ожившей болезнью.
За спиной Матиаса послышался стук разлетевшихся яблок – и тяжёлая хрустальная ваза просвистела мимо уха. Кто бы её ни кинул (Матиас почему-то поставил на Адиан), бросок был точен. Ваза влетела в клубящийся свет и кипящую тьму. Влетела и исчезла бесследно.
Бывший Георг то ли не обратил внимания на бросок, то ли не придал ему значения. Он надвигался на Ксению, медленно и неотвратимо.
– Беги, у нас нет оружия! – выкрикнула Адиан.
– Я – оружие, – сказала Ксения.
Она протянула руку и коснулась тёмной ленты.
Полыхнуло – ослепительно алой вспышкой, там, где рука Ксении коснулась Стирателя.
Немыслимая фигура из света и тьмы застыла, будто остановили изображение на экране.
Ксения повернулась к Матиасу. Сказала:
– Бежим.
И комната вокруг исчезла. Всё исчезло: здания, город, бесконечная лента мира-кольца под ними, солнце в небе.
Они висели в серой мгле – Ксения, Уолр, Адиан, Анге, сам Матиас. Рядом, лицами друг к другу, раскинувшись во все стороны, как пятилучевая звезда.
– Время дорого, говорю быстро, – сказала Ксения. – Это симуляция. Мир Стирателей виртуален. Это уцелевший корабль первого человечества, которое мы стёрли. Тут несколько живых людей, ещё более сумасшедших, чем они были когда-то. Сотни тысяч покорных им искинов. И миллиарды пленённых сознаний с уничтоженных планет.
– Это опасно? – выкрикнула Анге. – Если это лишь иллюзия…
– В этой иллюзии твоё сознание можно вывернуть наизнанку, – ответила Ксения. – Да, смертельно опасно. Я пытаюсь переместить нас в безопасное место.
– Но как? – спросила Анге.
– Дорогая Анге, ты забываешь, что наша Ксения – изначально код, – произнёс Уолр. Огромный грузный крот раскинул руки, паря в серой мгле. Кажется, это даже доставляло ему удовольствие. – Для неё всё это… близко.
– Мать знала, – ответила Ксения. – Ещё тогда, возвращая меня в человеческое тело… она всё знала.
Ей взгляд встретился со взглядом Матиаса.
– Нет! – крикнул Матиас.
– Меня вернули не ради жизни и любви. – Ксения улыбнулась. – Я оружие. Я бомба, я отрава.
Она протянула руку, коснулась щеки Матиаса. Прошептала совсем тихо:
– Я смерть…
Ян никогда и никому бы в этом не сознался. Но когда они с Криди сидели рядом, глядя на маленький экран планшета, и слушали (с запозданием, как их предупредили, связь шла по радиоканалу, а корабль был далеко) разговор в рубке – у него мучительно сжималось сердце.
Стиратели – хорошие? Стиратели – спасатели, вытаскивающие обитающих в какой-то там «симуляции» разумных существ в настоящий мир?
И, значит, всё было правильно?
Предательский термоядерный удар из космоса, вызвавший войну между чёрными и рыжими? Сгорающие города, сцепившиеся армии, умирающие от голода и холода дети – всё это, оказывается, благодеяние? Значит, в самой природе разума убивать себя, и только одни лишь Стиратели спасают испорченные создания и дарят им новую жизнь?
Когда слова Лючии стали высмеивать и опровергать, Ян ощутил злобное удовлетворение.
Может быть, он слишком примитивен. А может, дело в том, что он произошёл от травоядных, от изначальных жертв.
