– Достаточно сложные интеллектуальные системы – да…
Они разбрелись по пятиугольному строению. Плавные линии, никаких видимых стыков, словно беседку отлили всю сразу и целиком. Пять лежаков… впрочем, теперь Матиас разглядел, что они состоят из сплошного куска металла, напоминая скорее саркофаги.
– Лючия могла обмануть, – сказал Матиас. – Даже под химией, она очень талантливая, я в неё верю.
Он поймал тревожный взгляд Яна и добавил:
– Но я не верю, что на пустынной планете построена специальная ловушка, которая нас убьёт, если мы ей воспользуемся. Так что… предлагаю начать.
– Сразу? – восхитился Уолр. – Вот она, чудесная человеческая легкомысленность! Я готов!
Плюхнувшись широкой задницей на ближайший лежак, он поёрзал, удовлетворённо добавил:
– Крепкий.
Матиас посмотрел на Криди, на Яна. Спросил:
– Вы-то готовы? Мы не знаем, как всё это будет выглядеть. Может быть, пугающе. Может быть, долго.
– И вы вполне можете не вернуться, – кивнул Ян. Посмотрел на Адиан. Та не отвела взгляд. – Идите. Мы дождёмся.
Уолр был не совсем прав, называя Матиаса легкомысленным. На самом деле старпом был куда более осторожным и неспешным в решениях, чем Валентин или любой другой член экипажа.
Матиасу было страшно.
Он не боялся даже на борту «Твена», когда они вступили в бой. Не испугался, выпрыгивая из обречённого бота на поверхность чужой планеты, без всякого шанса вернуться. Какой бы совершенной ни была техника, но каждый космонавт знает, что восемь процентов из них остаются в космосе навсегда. Кого-то забирают катастрофы, кого-то болезни, кто-то просто исчезает в пространстве.
Даже сейчас Матиаса пугало не расстояние до Земли (он смутно подозревал, что они забрались едва ли не дальше, чем любая экспедиция), не чужая равнодушная планета и не единственный рукотворный объект на ней.
Он думал об Анне и Лючии, которым за несколько минут промыли мозги и превратили в безжалостных убийц.
Про Двести шесть – пять, который вдруг решил покончить с собой и со своим любимым симбионтом. Может быть, феолец боялся именно этого – потери личности, превращения в злобного агента странной сверхцивилизации?
А они сейчас пытаются выйти на контакт с шизофренической культурой, которая одновременно уничтожает миллионы жизней – и говорит «привет» прилетевшему кораблю!
– Идём, – сказал Матиас.
И, подавая пример, лёг на ближайший «саркофаг», бросив сумку себе в ноги.
Уолр растянулся на том же, где сидел.
– Минуту, – сказала Ксения. Положила сумку и оружие на свободную лежанку, потом запустила руку в оттопыривающийся карман комбинезона и достала маленький белый шар.
– Что это? – спросил Матиас, насторожившись.
– Связь, – коротко ответила Первая-отделённая.
…Учителя звали Беркли, очень по-земному. Лючия не знала, настоящее ли это имя или временное – ей уже рассказали, что на Лисс живут так долго, что люди меняют свою внешность, пол, имена. Учитель ей нравился. Он выглядел пожилым (обмолвившись, что как-то взял отпуск и полвека прожил беззаботной жизнью пятилетнего ребёнка, пока это ему не надоело вконец), был ироничным и явно симпатизировал Лючии.
Ей тогда было двенадцать, с Земли её забрали год назад, и она только-только начала постигать природу Вселенной.
– Скажите, учитель, а мои родители когда-нибудь смогут попасть на Лисс? – спросила она. Вообще такие вопросы она старалась не задавать, всё-таки землян на Лисс недолюбливали, и Лючия понимала причину.
– Ты хотела бы этого? – спросил Беркли небрежно.
Он стоял у окна, глядя на парящий в небе радужник. Километровой длины разноцветное полотнище медленно и плавно дрейфовало по ветру. На краю радужника стояло несколько человеческих фигурок. Может быть, смотрели на здание школы, может быть, любовались островами учебного архипелага.
– Да… – сказала Лючия, стыдясь своих слов.
– Давай обсудим, – согласился Беркли. – Сейчас ты думаешь о родителях, они с тобой, в твоём сознании…
…Лючия моргнула. И обнаружила себя замершей над панелью кухонного синтезатора.
– Лючия! – прошипела ей под ухо Мари. – Перец вводить?
– Что? – спросила Лючия, поворачиваясь. – Конечно!
– Какой и сколько?
Мари была неприятной, порой исподтишка пакостничала, но даже в двенадцать с небольшим лет отличалась такой пышностью фигуры и столь многообещающим взглядом, что взрослые мужчины вздрагивали и отводили глаза. Лючия считала, что у Мари по окончании обучения прямой путь в специалисты систем жизнеобеспечения какого-нибудь роскошного круизного лайнера, где она пару рейсов будет сводить с ума богатеньких клиентов, а потом выскочит замуж за дряхлого миллионера. Ну или миллиардера, если ей хватит терпения выбирать год-другой.
Лючии очень хотелось сказать «кайенского» или «чили». Она комплексовала по поводу своей фигуры, совсем не такой роскошной, как у Мари, да и строить глазки не умела. Но всё-таки Лючия была честной девочкой.
– Немного сладкого! Сушёная паприка!
Мари благодарно кивнула и отодвинулась к своему синтезатору. Зачёт по горячим сладким блюдам считался одним из самых сложных.
– Что там за разговоры? – с напускной строгостью спросил Даниэль, один из преподавателей. Он был пожилым, одиноким, к своим юным подопечным относился покровительственно, чем все без зазрения совести пользовались.
– Ничего, учитель! – откликнулась Мари. – Все в порядке, Лючия запуталась в рецепте, я ей помогла!
И затрепетала ресницами, глядя на Даниэля.
Тот откашлялся и погрозил девчонкам пальцем.
Лючия закусила губу.
Надо было посоветовать кайенский перец…
…Она открыла глаза.
Вокруг царила полутьма, воздух был влажен и горяч, в её обнажённое тело впились зонды Ауран.
Ей было семнадцать лет, Ауран похитили её с «Твена» в самый последний момент перед непоправимым…
«Фло…» – попыталась сказать Лючия, но гибкий шланг в горле мешал произнести хотя бы звук.
– Терпи, – сказал Ауран с неожиданной мягкостью, которая напомнила ей сразу двух учителей. – Идёт синхронизация изолированных зон гиппокампа и неокортекса. К счастью, мы имеем дело всего с двумя потоками, наложенными на один возрастной период, и поиск соответствий возможен. К несчастью, оба потока реальны и устранение любого из них будет являться убийством личности.
«Остановите их!» – вновь закричала Лючия. Но её крик не был никому слышен.
– Мы начинаем создавать второй шов воспоминаний, – сказал Фло. – Терпи.
И Лючия вновь провалилась в обе свои жизни.
