Представления И. П. Павлова о двух сигнальных системах действительности потребовали уточнения и по отношению к животным, и при исследовании высшей нервной деятельности человека. Л. А. Фирсов относит к первой сигнальной системе, существующей у антропоидов, как «первичный язык» чувственно непосредственных конкретных образов, так и «вторичный язык» довербальных понятий. Вторую сигнальную систему образуют вербальные понятия, присущие исключительно человеку (Суворов, Фирсов, 1975). Таким образом, у высших обезьян существуют способность к формированию понятий и сигнализация конкретных событий в окружающей их среде, но нет сигнализации понятий (Кликс, 1980).
С другой стороны, высшая нервная деятельность человека не исчерпывается системой конкретных образов (общей, по мысли Павлова, с животными) и специально человеческой речью. В. П. Куранов и В. М. Русалов (1984) использовали в своих экспериментах цветовой интерференционный тест Струпа, где окраска букв словесного обозначения того или иного цвета совпадала или не совпадала с названием цвета. В результате исследования, помимо вербально-лексического и наглядно-перцептивного факторов, авторы выявили третий фактор, связанный с процессами воображения, мысленного представления, названный ими имажинарным. Мы уже упомянули выше о невозможности отнести обобщающие образы искусства к первой сигнальной системе действительности, общей для человека и животных. О специфике «языка искусства» мы будем специально говорить ниже, а пока подчеркнем, что в любом случае речь, ее мозговые механизмы составляют первую и главную основу человеческого сознания. «События в мозгу, – утверждают С. Спрингер и Г. Дейч (1983, с. 203), – воспринимаемые нами как сознательные, являются событиями, обрабатывающимися языковой системой мозга». «Языковая форма, – пишет французский лингвист Э. Бенвенист, – является не только условием передачи мысли, но прежде всего условием ее реализации. Мы постигаем мысль уже оформленной языковыми знаками. Вне языка есть только неясные побуждения, волевые импульсы, выливающиеся в жесты и мимику. Таким образом, стоит лишь без предвзятости проанализировать существующие факты, и вопрос о том, может ли мышление протекать без языка или обойти его, словно какую-то помеху, оказывается лишенным смысла» (цит. по: Панов, 1984, с. 35–36). А. Р. Лурия различал несколько последовательных стадий формирования речевого высказывания, где мотив порождает его замысел, субъективный смысл. Последний с помощью внутренней (свернутой, телеграфной) речи трансформируется в систему объективных значений, а затем – в развернутую и грамматически оформленную речь (Лурия, 1979).
О решающей роли функционирования речевых структур головного мозга в феномене сознания свидетельствуют исследования нейрофизиологов. Тщательный анализ восстановления сознания после длительной комы у больных с тяжелой черепно-мозговой травмой позволил выделить несколько характерных стадий. Первым, хотя и отдаленным, признаком возвращающегося сознания служит открывание глаз. На этой стадии внутриполушарные связи с левой (речевой) височной областью (по данным электроэнцефалографии) выражены еще незначительно. Затем следуют фиксация взора, выделение близких лиц, хуже выраженное у больных с поражением правого полушария, понимание речи и, наконец, собственная речь (Доброхотова, Гриндель, Брагина, Потапов, Шарова, Князева, 1985). Возвращение способности понимания речи совпадает с восстановлением связей между моторно-речевыми зонами левого полушария и другими областями коры. Эти связи диагностируются по альфа-ритму электроэнцефалограммы в передних лобно-височноцентральных зонах левого полушария и пику на частоте альфа в левой височной области. При переходе к активной речи в моторно-речевой зоне формируются усиленные циклы возбуждения (Гриндель, 1985). На основании своих систематических исследований Э. А. Костандов пришел к выводу о том, что «активация связей гностических корковых участков с двигательной речевой зоной является решающим звеном в структурно-функциональной организации механизмов, обеспечивающих осознание раздражителя» (Костандов, 1984, с. 408).
Открытие функциональной асимметрии головного мозга оказало поистине революционизирующее влияние на изучение естественно-научных основ сознания. Вместе с тем было бы неоправданным упрощением приурочить сознание и речь исключительно к левому (у правшей) полушарию. В действительности здесь наблюдаются более сложные отношения. Так, исследование больных после одностороннего применения электрошока показало, что цвета лучше различаются правым полушарием, однако словесное обозначение воспринятых этим полушарием цветов крайне бедно и ограничивается основными цветами: красным, синим, желтым, зеленым. Цветовой словарь левого полушария гораздо богаче за счет предметных (салатный, кофейный) и редких (палевый) названий (Николаенко, 1982). Угнетение левого полушария ведет к доминированию родного языка и к игнорированию языка, которому субъект обучился позднее. При угнетении правого полушария наблюдаются обратные отношения. Начальные этапы порождения высказывания на родном языке связаны с правым полушарием, а окончательное оформление – с левым. Все этапы высказывания на втором языке требуют участия левого полушария (Черниговская, Балонов, Деглин, 1982). В. Л. Деглин (1984) пришел к выводу о том, что функциональная специализация полушарий есть специализация семиотическая: правое полушарие строит иконические модели, левое – символические. Правое осуществляет перцептивное отражение пространства, левое – концептуальное. Это относится и к отражению времени.
Вопрос об участии сознания в процессах обучения, выработки новых условных рефлексов у человека остается предметом дискуссий. М. Даусон и М. Биферно (Dawson, Biferno, 1973), используя пять звуковых стимулов, маскировали связь некоторых из них с электрокожным подкреплением. Им удалось выработать классический условный кожно-гальванический рефлекс только у лиц, осознавших связь определенного тона с болевым раздражением. Если мигание подкреплять вспышкой света, то отсутствие осознания (человек не понимает, почему время от времени загорается свет) исключает выработку условного мигательного рефлекса: частота мигания в периодах с подкреплением и без подкрепления оказалась одинаковой (Jones, Hochhaus, 1976). Одновременное предъявление цветовых стимулов с подпороговой экспозицией их словесных обозначений привело к выводу об отсутствии эффекта подсознательного воздействия на процесс восприятия (Severance, Dyer, 1973), а тщательная проверка так называемой «подпороговой рекламы» завершилась отрицательным результатом (George, Jennings, 1975).
Однако имеются факты, прямо противоположные перечисленным выше. В конце 40-х годов Г. В. Гершуни был открыт новый класс условных рефлексов на неощущаемые звуковые раздражения (Гершуни, Кожевников, Марусева, Чистович, 1948). В опытах М. Райзера и Дж. Блоча (Reiser, Block, 1965) субъекту предъявляли круг и десятиугольник при постепенно усиливающемся освещении и подкреплении экспозиции круга электрическим током. Было показано, что кожно-гальванический рефлекс начинает соответствовать появлению значимого сигнала до момента его словесной идентификации. Испытуемые словесно определяли этот стимул лучше не сразу же после экспозиции, а через 10–11 с. Если человек перечисляет детали предъявленного ему рисунка, а спустя определенное время называет фрагменты, отсутствовавшие в первом отчете, мы имеем все основания говорить о наличии неосознаваемого восприятия и непроизвольной памяти, т. е. о следах, лишь позднее проникающих в сферу сознания (Бухтадзе, Кадасишвили, Кеуба, Каландаришвили, 1971).
