Радуюсь я зря. Примерно через семь минут Антон заговаривает снова. И на этот раз уже расстроенно, почти со слезами в голосе.
– Ты на меня злишься? Из-за школы?
– Черт с ней, с этой школой, Антоний. Другую найдем. Получше!
– Тогда почему ты меня к Але везешь? – хнычет Антон и эмоционально начинает барабанить по кожаной обивке кулачками, – у тебя же отпуск. Ты говорил, не будешь ездить на работу. Что мы гулять будем. Играть.
Интересно, все десятилетки с родителей такой точный отчет спрашивают? Или это мне бонус за то, что приемный? Вечная проверка на вшивость и “не хочешь ли ты, папаша, в детдом меня отправить”?
– Я обещал все это, конечно, Антоний, – киваю серьезно, – но вообще-то предполагалось, что ты еще будешь и занятия посещать. Кто-то их сорвал сегодня. Не знаешь кто?
Пыхтение на заднем сиденье приобретает тональность “Мы ж обсудили все, и ты сказал что все в порядке. Чего начинаешь-то?”
– Мне совсем ненадолго надо в университет, малыш, – сознаюсь честно, – туда приезжает… один человек, с которым я очень хочу обмолвиться парой слов.
– Девочка или мальчик? – насупленно интересуется Антон.
– Девочка, – вздыхаю, с обреченностью.
– Как ты или как я?
А вот это, похоже, вопрос касаемо возраста.
– Где-то между нами, – сомневаюсь, что Антон понял принцип пропорции, но громкого и недовольного пыхтения с заднего сиденья становится в три раза больше.
Я с трудом удерживаю в себе слова: “Это просто встреча”.
Не к лицу оправдываться перед десятилетним пацаном, особенно – настолько фальшиво оправдываться.
Моя встреча с блудной Холерой никак не может быть “просто встречей”. Даже если мы просто в одной комнате молча постоим у противоположных стен.
А я хочу этой гребаной встречи отнюдь не для того, чтобы молчать. У меня к Катерине Алексеевне есть пара грандиозных вопросов!
– Не вези меня к Але, пап, – снова Антошка переходит на свой едва слышный словесный шелест.
– Тебе у неё нравилось.
– Раньше, – коротко откликается Антон, отворачиваясь к окну, – а сейчас она постоянно в инете сидит и орет, что я ей мешаю к экзаменам готовиться.
Вот черт!
Еще и бэби-ситтера нам придется менять, похоже.
Везти с собой на работу ребенка – плохая идея. Отвратительная идея – везти ребенка на встречу, которую он может сорвать. Но какой у меня выбор?
Впрочем, мой позор так и остается несовершившимся.
Когда я наконец выруливаю к университету – застаю на рабочей парковке только Егора, который, кажется, послал весь мир на пять минут и перекур себе устроил.
– Уехала Иванова, – не дожидаясь моего вопроса, сообщает он, когда я рядом притормаживаю, – деловая девочка стала. Не может ждать, пока ты изволишь найти на неё пять минут.
– И что теперь? – задаю один из самых глупых вопросов в своей жизни. – Вы договорились о второй встрече для вручения сертификата?
– Говорю же, девочка наша стала очень деловой фифой, – Васнецов криво ухмыляется и отправляет в небеса длинную дымную затяжку, – ехать второй раз не хочет, оставила адрес, попросила прислать курьера в гостиницу.
Пару секунд смотрю в пространство перед собой, потом передергиваю плечами.
– Адрес у тебя где, Егор?
Мой друг слегка закатывает глаза, но вынимает из кармана брюк вчетверо сложенный бумажный квадратик.
Курьер? Зачем курьер? Я сам отвезу Холере её документ. Задам ей все интересующие меня вопросы. А потом – отпраздную с Антоном наше освобождение из придурочной школы.
Почему бы и нет?
Глава 3. Катя
– Ки-и-ир.
Этот измученный стон я издаю, как только вижу этого несчастного мужчину в дверях банкетного зала. Хнычу и тяну к нему руки. Требую спасения.
Виолетта, оформитель, которого издательство прислало для оформления зала под презентацию новой книги, вздыхает и поднимается. Какая она терпеливая.
Я уже минут двадцать не различаю оттенков зеленого, и абсолютно бесполезна как руководитель.
– Просто сделай красиво, ты же умеешь, я тебе только мешаю, – шлю ей вслед эту капитуляцию. Виа покачивает головой – не ври, мол, знаю, что ленишься.
Ну, может быть, чуть-чуть. Я переделала с утра кучу дел. Устала. Пережила стресс от перспективы встречи с Ройхом. Имею право на прокрастинацию!
Поэтому ручек не опускаю, настырно тянусь ими к подходящему Киру, чтобы видел – я почти в пучине переутомления. Тяните меня семеро!
– Эй, – Лисицын ловит мои ладони и улыбается широченной хитрющей улыбкой, – я сегодня уже катал на ручках мамзель Иванову. Ты опоздала, женщина! Я уже устал.
– Ты её потерял! – обвинительно округляю глаза. – Где моя дочь, сударь? Вы что, утопили её в этом вашем аквапарке?
– Спит. Под присмотром твоей мамы, – Кир встает за спинкой моего кресла и опускает теплые ладони мне на плечи. Разминает их. Боже…
– Какой ты хороши-и-ий, – тяну я, стекая на спинку кресла безмятежным кисельком.
– Это, конечно, не то признание в любви, на которое я рассчитывал, – Кир ехидно дергает меня за прядку волос, – но так и быть, приму его как аперитив. Ты готова?
– А ты что, уже все приготовил? – спрашиваю из неги, потому что сильные пальцы Кира продолжают делать его грязное дело, мнут мои плечи, потихоньку переползая к шее.
– До полной картинки не хватает только тебя, – фыркает он, и его палец задевает особенно чувствительную точку. Ох-х…
– Уходи из бизнеса, – требую я, не разжимая глаз, – бросай все эти вина, которыми ты торгуешь, твое призвание – массаж. Ты озолотишься.
– А ты что, не будешь ревновать, если я буду ежедневно трогать разных женщин? За всякие неприличные места, – тон у Кира становится плутоватым, мурлычащим. Он явно переходит в режим обольщающего кота. И…
Знает ведь, что делает, это мой любимый режим!
– Ревновать – не буду, – проговариваю опасно, – буду сразу их убивать. Караулить у твоего массажного кабинета. Провожать до темной подворотни. И убивать. Я, знаешь, сколько способов могу придумать?
– Ты пишешь пять книг в год. И в планах, если я правильно помню – еще сорок. Да, дорогая, я представляю, – фыркает Кир и вероломно бросает мою шею на произвол судьбы. Сползает вниз, чтобы обвить меня руками и клюнуть губами в чувствительную точку за ушком.
– Боже, да ты даже побрился, – смеюсь и укладываю ладонь на свежую, гладкую от лосьона кожу, – у тебя точно сегодня в планах свести меня с ума.
– Было бы очень неплохо, – вздыхает Кир и снова целует меня в шею, на этот раз ниже, – пойдем наверх, заяц, а то я тебя прямо тут съем. Не кормленную. Слишком уж ты хороша.
