– А почему не от папы? – холера с горечью кривит губы и жмется ко мне спиной. И мне должно быть стыдно, ведь она в лютейшем раздрае, а я и рад – захапал её себе и стою. Тискаю.
Не. Не стыдно!
– Это ведь твой отец с собой в прошлом году покончил?
А вот эта некорректность мне выходит боком. Катерина костенеет в моих руках. Не ровен час обидится и начнет вырываться.
– Извини, – работаю на опережение вспышек гнева, – я к тому, что он, кажется, далеко не боец, раз пошел на это, бросив на произвол судьбы и дочь, и жену, и сыночка-мудозвона, которого он явно мало драл. Ты не в него. Ты в маму. А это значит, она выкарабкается.
Холера проворачивается в моих руках ужом, задирает ко мне лицо, таращась на меня крыжовниковыми своими безднами. Смотрит.
– Почему вы меня утешаете? – шепчет растерянно, за перила все еще цепляясь. – Я вам жизнь испортила. А вы…
– А что я? – приподнимаю брови и чуть теснее прижимаю её к перилам собственным телом. – Что мне тебя, убивать? Я предпочту по-другому взять свое возмездие.
Одновременно с “возмездием” чуть покачиваюсь из стороны в сторону. Трусь своими очень палевно бугрящимися брюками о её тонкие джинсы. Господи, какой же трэш. Я хоть когда-нибудь попрощаюсь с этим вечным стояком? Пока она рядом – это кажется таким невозможным…
– И что, неужели вы мне верите? – жгучее смущение на щеках холеры так дивно сочетается с её болезненно-язвительным тоном. – Мне? Вы?
– Речь сейчас не идет о вере, Катерина, – у неё сужаются глаза, а я – напротив, само спокойствие, – речь сейчас о выборе. Выборе, который я сделал еще сегодня утром. Хочешь знать, каком?
– Хочу, – она отвечает еле слышно, кусает губы. Не думает, дурында, что этим только сильнее меня драконит. И я не удерживаюсь, прижимаю ладонь к её лицу, провожу большим пальцем по этим мягким, сладким, клубничным её губам. Налитым, будто самые спелые ягоды. Кажется, надавишь – и брызнет сок.
– Капустина все равно обнародует запись, – замечаю, любуясь зыбким туманом волнения, сгущающимся на самом дне крыжовниковых моих бездн, – и у меня есть два пути. Продолжать обвинять тебя во лжи и отрицать, что между нами что-то есть.
– Я сама могу сказать, – тихо шепчет холера и жмурится, словно прибалдевшая кошка, – скажу, что на спор эту ерунду наболтала. Или просто, хотела вас оговорить и передумала.
Мой палец недовольно шлепает её по губам.
– Ты не дослушала! – укоризненно покачиваю головой. – Да, мы можем утверждать, что запись Капустиной не имеет никакого отношения к реальности. Или…
– Или? – девчонка повторяет это с искренним недоумением.
– Или пошли они все в задницу, – со вкусом тяну я, с удовольствием сжимая пальцы на упрямом подбородке, – они пойдут, а я – буду всем подтверждать, что да, я тебя трахаю. В библиотеке, в кабинете, в своей постели. В любое свободное время, и жаль, что его у меня так мало.
– Вас уволят, – у холеры становятся такие огромные глаза, что если заглянуть в них попристальнее, можно увидеть тыльную сторону пяток.
А я накрываю ладонью её руку, все еще лежащую на металлической перекладине, и прижимаю её к собственной груди.
– Пусть, – слегка пожимаю плечами, – пусть увольняют. Значит, им придется посреди учебного года искать преподавателя мне на замену. Того, кто будет тащить на себе чертову дюжину дипломников. И возьмется делать конфетку из такой… свалки талантов, как наш архитектурный факультет. Пусть. Зато ты после лекций будешь садиться в мою тачку. И не приблизишься больше ни к одному сопливому мажору. А если приблизишься – у меня будет официальное право подправить ему форму носа, а тебе – выдергать ноги. Ты ведь этого хотела? Или уже не хочешь?
Рот у холеры жалобно округляется. К такому ответу она, кажется, не готова была.
– Я не понимаю, – пищит она, недоверчиво встряхивая головой, – вы… вы не хотели со мной… о… о…
– Отношений, – договариваю снисходительно прищуриваясь, – да, я не хотел. Позавчера не хотел.
– И что изменилось?
Ничего ей не говорю. Просто падаю вниз, на её губы. Слишком задолбался болтать. Хочу всего и сразу, но раз уж все нельзя – хочу хотя бы языком её рот трахнуть. Так, чтобы пищала, как сейчас, так, чтобы дрожала, как сейчас, чтобы несмело, осторожно, почти украдкой лезла мне в волосы длинными пальцами.
Ох, холера…
До чего ж мастерски ты сегодня меня размазала…
Слезами своими отчаянными. Болью. Мамой. Проступившими из-под кожи на спине даже не железными – титановыми позвонками. Знал, что я в тебя влип очень глубоко. Есть подозрение, что сегодня – утоп с ушами.
Иногда мне кажется, что эта девчонка – суккуба под прикрытием. Иначе почему каждый взгляд, каждое её слово, и уж тем более – прикосновение отправляют в такой одержимый трип.
А её рот… Моя личная клубничная бездна. До краев наполненная приворотным зельем. Будто я и так не схожу по этой девочке с ума, нет ведь. Кажется, каждое соприкосновение с её языком, небом, губами – отравляет меня сильнее. Делает меня еще зависимее.
Отрываюсь через силы, тяжело дышу. Ощущения – как после жесткого спарринга, во время которого меня вдосталь погонял по рингу мой заклятый тренер.
Дыши, Юл, дыши.
Прекрати уже заглатывать все, что ты можешь получить от этой девчонки одним жадным глотком. Никуда она больше от тебя не сбежит. Ни одна мелкая стервь между вами не встанет. Можно замедлиться.
– У тебя планы на выходные есть?
У холеры и самой-то дыхание рваное, беспорядочное. На её долю выпало слишком многое сегодня, а тут еще и я. Не отстаю. И не отстану.
– Нет, – качает головой, – только в клубе смена завтра.
Мир натягивается одновременно и для меня, и для неё. Я напрягаюсь, раздраженно сужая глаза, она – напуганно втягивает голову в плечи. Уже жалеет, что заговорила. Чего еще было от неё ждать?
– Пойдем, – пока девчонка не напряглась и не успела удивиться, сжимаю покрепче ее ладонь и увлекаю за собой.
Я припарковал машину на диво метко – даже на большем расстоянии от пекарни, чем от этой клиники. Чуйка у меня молодец. Почаще б так работала!
– А куда вы, собственно, решили меня отвезти? – озадачивается холера запоздало – только когда мы оба устроились каждый на своем месте. Я – в водительском кресле, она в переднем пассажирском.
– В лес, конечно, – скалюсь я во все свои имеющиеся зубы и блокирую её дверь, – куда тебя может еще отвезти озабоченный сексуальный маньяк? Ты ведь за него меня держишь?
– В лес? – холера задумчиво поднимает брови. – А пояс из собачьей шерсти вы с собой взяли, профессор? Ревматизм вас там не прострелит в самый интересный момент?
Вот паршивка! Это она на что наезжает сейчас? На нашу с ней разницу в возрасте? Намекает, что я для нее староват?
