— И что тогда?
— Тогда они поскачут по земле и будут сеять войну, голод, болезни, страх и смерть.
— А после придёт царь тьмы, король преисподней, отец всех пороков. — закончил Генри. — И всё из-за моего дяди.
Джек подошёл к Генри и крепко обнял.
— Моего отношения к тебе это не изменит. Бывает, мы даже не знаем людей, с которыми живём.
— Но я с ним ведь и не жил! — всхлипнул парень. — Мы виделись раз в год, а я почему-то любил его больше всех остальных родственников. За что?
— Вас что-то связывало помимо дня рождения?
Генри помотал головой:
— Я не знаю. Теперь я уже ничего не знаю.
— По мне, вы совершенно разные. — Джек нахмурился. — Как думаешь, чего боится твой дядя?
— Говорю же, не знаю. — Генри пробубнил это куда-то в плечо Джека. — Он всегда говорил, что глаза боятся, а руки делают. Может он вообще бесстрашный.
— Такого не может быть. — возразил блондин. — Бесстрашных людей не существует. Бесстрашие равно безрассудству, а на безрассудство идут лишь влюблённые и отчаявшиеся, но частенько это одно и тоже. Постоянно быть безрассудным, то есть бесстрашным невозможно.
Генри вдруг отстранился от друга и посмотрел ему в глаза.
— А ещё безрассудны те, кому нечего терять. Значит нужно поймать момент, когда Артур хоть на секунду перестанет быть бесстрашным и дать ему понять, что у него есть что терять.
Джек расплылся в улыбке.
— Молодец. — восхищённо проговорил он. — Нам не поможет оружие, чтобы остановить его. Только он сам сможет остановиться, если осознает, что потеряет больше, чем обретёт.
— У тебя появился план? — Аластар заинтересованно наклонил голову на бок.
Генри медленно кивал, параллельно воспроизводя в голове образы будущего. У них оставалась последняя надежда. Генри снова поставил свои полцента на Артура.
У Нострадамуса ничего не выходило. Какие только заклинания он не использовал, но портал не хотел унимать свою мощь, а наоборот, казалось, рос. Старый волшебник заключил, что он напрямую связан с пятым всадником, и только покончив с ним, всё должно вернуться на свои места. Девин прошёл через синий разлом и покачал головой, смотря на то, что творилось вокруг. За женщиной в деловом костюме, гнался леший, хватаясь грязными пальцами за край её юбки. Несколько мужчин объединились в группу и отстреливали бешеных гномов, однако те были слишком быстрыми, чтобы можно было хорошенько прицелиться. Дубовики носились по крышам, снося на ходу спутниковые тарелки. Город погряз в хаосе.
Нострадамус и Григорий заспешили найти Генри и Аластара, поэтому старик поймал пробегавшую мимо мантикору и, оседлав её, поскакал по знакомым улицам. Он внимательно вглядывался в каждого, стараясь отыскать красную макушку или пару жёлтых лимонных глаз. Григорий вёл наблюдение свысока, то и дело совершая в воздухе манёвры, дабы не врезаться в горящие тыквы. Вдруг он резко спикировал к хозяину и сообщил, что заметил их, направляющихся к главной площади, где кишмя кишат чудовища. Девин потянулся направо и монстр, подчиняясь ему, свернул на следующую улицу.
Ведьмак со своим фамильяром и лучшим другом уверенно шагал к виновнику всего этого кошмара. У парня не было чётко продуманного плана, но именно в этой ситуации лучше доверить всё сердцу.
Когда они достигли площади, то заметили, что монстров поубавилось. Все они расползались в разные стороны, как брокеры, получившие задание от босса и возвращающиеся за свои маленькие, заваленные бумагами столы. Артур же, снова прикрывший лицо синим огнём, поднял над головой тыкву. Его конь, почувствовав, что время пришло в нетерпении застучал копытом, и этот звук эхом прошёлся по всей площади. Огонь на его теле вспыхнул, но от него повеяло не жаром, а холодом.
Генри ощутил, как он с ног до головы облился холодным потом, который свидетельствует о шоковом состоянии, вызванном испугом. Джек почувствовал то же самое, как и Аластар, которого словно ударило током, и его волосы встали дыбом.
— Он сейчас их призовёт. — хрипло проговорил фамильяр, взволнованно переступая с ноги на ногу.
Тогда Генри ринулся вперёд, вытянув руку вперёд.
— Дядя! Стой!
Артур на секунду замешкался, немного опустив горящую тыкву.
— Прошу, не надо. — Генри остановился в нескольких метрах от мощного зверя и с опаской посмотрел на его копыта.
— Генри, надеюсь ты пришёл сказать, что решил присоединиться ко мне. — высокомерно проговорил дядя.
— Нет! — возразил юный маг. — Я ни за что не присоединюсь к тебе, потому что то, что ты делаешь — неправильно!
— Хаос никогда не был тебе по вкусу. Я понимаю твоё негодование.
— Ты начинаешь апокалипсис! — Генри решил выложить всё, что думал прямо в лоб и будь что будет. — На Земле миллионы людей и многие из них не заслужили смерти! Ты не вправе решать кому жить, а кому умереть.
— Теперь вправе.
— Я не узнаю тебя. — Генри тяжело вздохну. — Ты всегда был для меня важнее, чем ты можешь себе представить. Я мог говорить с тобой о том, о чём ни с кем другим не мог. Ты меня всегда понимал и никогда не причинял боль… До этих дней.
Из-за огня показалось лицо Артура. Он, скрипя зубами, свысока смотрел на племянника, явно без удовольствия.
— Мама умрёт, твоя сестра, слышишь? И твоя мать тоже. И мой отец, и его отец. Все, кого ты хоть чуть-чуть любил.
— Они могут выжить. — отмахнулся Артур. — А если нет, то такова, значит, моя цена.
— За что?! — яростно выкрикнул парень. — Всё, что ты там себе вообразил совершенно ничтожно. Я знаю это. Прекрати прятаться за маской равнодушия, тебе не всё равно. Я знаю, что тебе бывает страшно, нам всем бывает, но как иначе жить? Мы должны сражаться с самими собой, как иначе нам победить остальных и защитить тех, кого мы любим? — Генри уже не мог сдерживать себя и дал волю слезам, которые тут же покатились из глаз, остужая разгорячённые щёки. — Если хочешь, можешь рушить мир дальше, — он сделал глубокий вдох. — но я хочу, чтобы ты послушал это. — с этими словами Генри шмыгнул носом и взмахнул рукой. Рядом с ним появился его проигрыватель для пластинок, единственное, что могло работать в этом обречённом городке.
На нём покоилась пластинка уже довольно старая, но самая ценная. Головка переместилась на диск, и тот медленно закрутился. Музыка стала заполнять площадь:
«Эта леди твердит,
Злато всё, что блестит,
И она купит лестницу в небо.
Стоит слово сказать —
И своё можно взять
В час, когда не достать даже хлеба…»
Генри смотрел прямо в стеклянные холодные глаза своего дяди, хоть видел лишь силуэт из-за слёз, затопивших глаза.
