– О чем ты задумался, Костатен?
Это Алатиэль догнала меня и ехала стремя в стремя. Похоже, она окончательно перестала дуться из-за недавнего поражения.
– Да так, сплошные пустяки, – ответил я как мог веселее – она была ни в чем не виновата: задурили голову девчонке взрослые дяди подпольной романтикой…
– Давай поговорим? Так скучно ехать…
– Давай, – сказал я.
Она, игриво поглядывая, поинтересовалась, есть ли у меня девушка. Я откровенно ответил: не просто девушка, а невеста, на которой я собираюсь жениться (не стал уточнять, что сначала нужно вернуться с войны живым и здоровым, а до того и здесь постараться уцелеть – не к теще на блины едем). И в который раз пожалел, что фотография Наташки вместе со всеми документами осталась у того дерганого старлея, что едва меня не расстрелял.
– Красивая, конечно?
– Очень, – сказал я, вспомнив Наташку в желтом купальнике на берегу широкой медленной реки.
– А чем она занимается?
– Как тебе сказать… – Я не сразу подыскал нужные слова, вряд ли вигень справился бы со словом «студентка», здесь ведь нет студентов. – Она… учится на Книжного Человека. Будет работать в библиотеке.
– Как у вас все устроено… – вздохнула Алатиэль. – Открыто учатся на Книжных Людей, библиотеки есть… Вообще у вас интересно. Я с Грайтом у вас три раза бывала, всякий раз на несколько дней…
– И что тебе у нас больше всего понравилось?
– Сладкое холодное лакомство в сдобных стаканчиках. У нас ничего подобного нет, потому что не бывает, как это… зьимы. И танцы. Грайт разрешил мне одной пойти туда, где у вас танцуют. Он сам не мог пойти – он ведь изображал жреца, а жрецы не ходят туда, где танцуют… совсем как у нас. – Она оживилась, глазищи блестели. – Только пришлось оттуда быстро уйти. Я ведь совсем не умела танцевать ваши танцы, а меня то и дело приглашали молодые люди и очень удивлялись, что я не умею. Знаешь, Грайт пообещал: если все закончится удачно, он меня в поощрение отпустит пожить у вас пару недель. Я обязательно разучу ваши танцы и пойду туда, где танцуют. И туда, где показывают смешные живые картины на белой стене…
Мне стало интересно, где это они с Грайтом ухитрились побывать, и я стал расспрашивать – как тот город выглядел, какие дома она запомнила, были ли там какие-то памятники. Она упомянула, что видела «такие экипажи без лошадей, которые звенят и ездят по железным полоскам», – но это не привязка, трамваи могут ездить где угодно. Да и дома ей не запомнились – я так понял, это был какой-то небольшой городок без архитектурных достопримечательностей и памятников старины, зато с танцплощадкой. Однако, когда она стала рассказывать про другой город, побольше, добросовестно и много, словно описывая ей запомнившееся, я быстро уверился, что они с Грайтом побывали в Минске. Очень быстро опознал, хотя и по ее сумбурным описаниям, и иные городские достопримечательности, и католический костел старинной постройки. Разумеется, не сказал ей, что беззаботного отдыха с танцами у нее не выйдет – Минск страшно бомбили, там уже немцы, какие танцы…
– А еще я уговорила Грайта пойти купаться, – болтала Алатиэль. – Он в конце концов согласился, хотя поначалу и был против. – Она посмотрела на ехавшего впереди Грайта, фыркнула и понизила голос. – У нас тоже купаются, только женщины у готангов приличия ради обязаны надевать рубахи до колен, не короче платьев, а мужчины – штаны и рубаху из тонкого полотна. А у вас женщины купаются в таких смелых нарядах, просто неприлично… – и продолжала не без гордости: – Но я решилась снять платье и искупаться, когда убедилась, что так ходят все девушки и никто на них не пялится… – Она, лукаво глянув на Грайта, понизила голос почти до шепота: – А знаешь, Грайт, когда увидел, как для купания одеты ваши мужчины, раздеться так и не решился, сидел на песке в одежде, только обувь снял. Вот на него многие посматривали словно бы с насмешкой…
Я невольно фыркнул, вспомнив Ильфа и Петрова, – в самом деле, одетый человек на пляже смотрелся чудаком…
– Он что, и там был одет жрецом? – спросил я.
– Нет, в обычной мужской одежде. Ваш смотритель Тропы сказал, что в том городе волосы, как у Грайта, особого удивления не вызовут – его просто примут за актера или музыканта. Вот только и мне, и ему приходилось перевязывать шею… как это, бинтом, как будто у нас что-то болит. Нужно же было скрыть вигени, вот они вызвали бы нездоровое внимание. Смотритель сказал, что у меня вигень на шее внимание не особенно привлечет, а вот мужчины в вашем коэне украшений на шее не носят… Знаешь что?
– Что?
– Ты только не сердись, вдруг тебе что-то покажется неприятным. Но что делать, такое уж осталось у меня впечатление… Женские платья у вас мне показались… простоватыми, что ли. Нет, они хорошо пошиты и отнюдь не выглядят мешками, но все же простоватые какие-то. Вот ткани мне понравились, иных у нас нет. Я бы охотно носила из них платья. Хотела даже купить в лавках, у нас было достаточно ваших денег, но Грайт категорически запретил, и я в конце концов согласилась, что он прав. Нельзя сюда приносить ничего, чего в нашем коэне нет. Нельзя, чтобы ватаки узнали, что мы умеем ходить по Тропам… потому Грайт приказал Лагу поглубже закопать твою одежду и все, что при тебе было. Там, в глухих местах, никто и не найдет, если не искать специально…
Может обернуться по-разному, подумал я. Не исключено, что пройдет много, очень много времени, и здесь появятся свои археологи, случайно наткнутся на захоронку. Скажем, места эти перестанут быть глухоманью, там примутся строить новый город или еще что-нибудь и при рытье котлована наткнутся. За тысячи лет одежда и сапоги, скорее всего, истлеют, но значки, пуговицы и пряжка ремня сохранятся. А если историческая наука будет на достаточно высоком уровне, ученые без труда определят, что эти загадочные предметы не имеют ничего общего с известными им древними культурами. Особенно если к тому времени Тропы, равно как и умение по ним ходить, будут забыты, закроются, как пересыхают иные реки…
– Последний смотритель мне показывал книги с картинками, – продолжала Алатиэль безмятежно. – И старые тоже. Если по ним судить, в прежние времена женщины у вас одевались гораздо богаче и роскошнее, только платья у них были длинные, как у мужичек, это было чуточку смешно, но я понимаю – везде свои обычаи. Может быть, платья у вас такие оттого, что вы еще не оправились от Великого Мятежа? Смотритель рассказывал и про Великий Мятеж, когда у вас свергли и казнили короля, отобрали у готангов земли, а самих кого казнили, кого прогнали. Была большая война, но готанги проиграли. В голове не укладывается: как мужики и мастеровые смогли управляться со страной без готангов? Стадо без пастуха…
И что я мог ответить девчонке, понятия не имевшей ни о классовой борьбе, ни о марксизме-ленинизме? Смысла нет давать ей уроки политграмоты, если мы с ней – не более чем пассажиры встречных поездов или встречных пароходов. Мимолетный взгляд – и, что греха таить, мимолетное восхищение с моей стороны – и нас навсегда уносят море или рельсы в разные стороны…
