Я подумала тогда: бедняга, из каких же источников он почерпнул сведения о «благословенной» жизни моей матери?
А с другой стороны, какими еще словами он мог почтить память женщины, которая не оставила после себя ни добрых дел, ни добрых воспоминаний? Проявления ее чувств были так скупы и так ничтожны! Да и те чувства, которые она посылала в мир, в основном были чувствами негативными, пропитанными горьким ядом. К сожалению, даже если бы я сама писала для матери надгробную речь, я бы не нашла других – более нейтральных, – слов чем те, что подобрал для нее пастор.
Что касается ее «мирной» смерти… Как можно назвать мирной смерть человека, который не был в мире даже с самим собой? Может, я чего-то не знала? Может, на смертном одре мать действительно примирилась с жизнью и получила прощение и очищение? Может, она и в самом деле на пороге смерти обрела свободу, и это помогло ей перейти в лучший мир?
Не знаю, не знаю. Хотелось бы верить. Но нет, я не думаю, что что-то подобное случилось.
Я не знаю куда она ушла.
На похоронах мой брат-близнец произнес прекрасную речь. Он не восхвалял ее заслуги, ее самоотдачу, ее «легкую жизнь». Вместо этого он обратился к ее внукам. Он сказал им, что важно делать правильный выбор в крупных делах, но особенно важен правильный выбор в мелочах. Чужие люди, сказал он, могут запомнить вас за великолепный поступок или огромное достижение. Однако для тех, кого вы любите, по-настоящему важны небольшие добрые дела, которые вы делаете каждый день.
Моя мать пожала плоды тяжелой жизни. И я не хочу приукрашивать ее образ. Может быть, судьба ей и давала шансы, чтобы она смогла измениться, но она ими не воспользовалась. Коварное пристрастие к алкоголю, наркотикам и мужчинам убило ее волю.
Наши отношения были хрупкими, сложными и порой ошеломляюще болезненными из-за эмоциональной разобщенности. Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть свои ранние годы, когда матери не было рядом или ей было наплевать на нас с братом или когда от взаимодействия с ней я едва не сошла с ума. Хотя мы никогда и не испытывали физического насилия – эмоциональное насилие было ничуть не легче. Я росла с постоянным чувством разочарования. А иногда проживала и страшные моменты отчаяния. Однако во все времена спасительным якорем для меня были надежда и вера, что со временем все станет лучше. Каким-то чудом надежда и вера помогали мне выживать.
Находясь у постели матери, пока она умирала, я чувствовала, что время уходит впустую, – сидеть рядом с ней было тяжело, словно я несла повинность. Пока мы жили вместе, я делала вид, что у нас все в порядке. Когда стали жить порознь, я стала много размышлять о том, что мешало нам жить нормально. Но каждый раз я верила, что когда-нибудь все будет иначе.
В последние дни ее жизни я сказала себе, что буду стараться проявлять к ней доброту. Мы заключили негласный мир. Я находила приятные для нас обеих темы для разговоров – о цветах, о собаках. И избегала тем, которые были бы болезненны для нас обеих: о сложностях наших взаимоотношений, о том, что мы потеряли, пока жили каждый сам по себе, и о том, в чем так и не смогли разобраться.
Когда я выходила из палаты, прощаясь, я сказала ей, что люблю ее. Не уверена, что я была абсолютно искренна. Но я очень надеялась, что эти слова дадут ей хотя бы иллюзию покоя. Я знаю, актриса из меня никудышняя. Но у меня получилось прозвучать без фальши. И мое: «Я люблю тебя, мама», – согрели ее сердце перед смертью.
Та пустота, которую я ощутила после похорон матери, долго причиняла мне беспокойство, но все же воспринималась мной как благо. В конце концов, думала я, если от тяжелого прошлого избавиться невозможно, если его невозможно похоронить, то ту пустоту, которая осталась у меня на сердце, я могла бы считать не бессердечием, а воспринимать ее как холст, отбеленный каким-нибудь очистительным средством, которое я, возможно, со временем назову прощением и исцелением.
Глава 4
Попроси прощения и двигайся вперед
Великая ценность доброты
Один-единственный добрый поступок пускает корни во все стороны, корни прорастают и дают жизнь новым деревьям.
– Амелия Эрхарт
Нашу веселую болтовню оборвал звук посыпавшихся осколков – словно фонтан стеклянных брызг обрушился на пол, под наши ноги! Еще мгновение назад я, дурачась и размахивая руками, рассказывала своей лучшей подружке Мисси очередную выдуманную историю – и вот мы обе с открытыми ртами смотрели на пол, усеянный мелкими сверкающими разноцветными стекляшками! Я находилась у Мисси дома, в их гостиной. Я не сразу поняла, что именно произошло, но было ясно, что своим неловким движением я сокрушила какую-то хрупкую вещь.
– О нет! – воскликнула Мисси в ужасе. – Что ты наделала! Ты разбила вазу!
– Что? – не поняла я. – Какую вазу?
– Эбби! – Мисси подняла на меня испуганные глаза, которые стали наполняться слезами. – Эта ваза наша семейная реликвия! Огромная ценность, которая передавалась по наследству! Мои родные привезли ее с собой, когда приехали в Америку. – Подруга была не на шутку напугана и расстроена. – Если бы ты разбила что-то другое, я бы смело сказала, что это сделала я. Но про эту вазу… Тебе придется самой во всем признаться моей маме. Она, конечно, тебя отругает. Но если я возьму вину на себя – она меня убьет!
Я покраснела. Мне было ужасно неловко из-за того, что я испортила ценную вещь. Я пришла в отчаяние из-за своей неосторожности – со мной всегда так! И зачем я только так вертелась?! Мисси тоже была убита произошедшим.
Пока мы собирали осколки, я все время говорила, что, может, их получится склеить? Но Мисси мягко уверяла меня: что нет, это невозможно – склеить их не получится. Я все же настояла не выбрасывать то, что осталось от вазы. Стекло было таким хрупким и таким мелким, словно взорвалась огромная разноцветная лампа. Некоторые осколки продолжали крошиться у нас в руках, пока мы пытались их собрать.
Мисси предупредила, что ее мама вернется уже скоро – в шесть она обычно заканчивала работу. От страха мой желудок словно скрутило в узел. Я не знала, чего ожидать от встречи с мамой подруги: будет ли она кричать на меня или она меня накажет? Начнет ли отчитывать меня за мою криворукость, запретит ли впредь появляться в их доме? Пока мы собирали битое стекло, я прокручивала новые и новые виды наказаний, уготовленные мне, и все время вспоминала этот жуткий момент, когда услышала за собой звон рассыпающегося стекла. Как такое могло со мной произойти?!
Единственные слова, которые приходили мне на ум в свое оправдание, это: «Простите меня! Мне очень жаль».
В начале седьмого мы услышали, как в двери повернулся ключ. Мама Мисси вернулась домой.
Мы сразу поняли, что она была в хорошем настроении.
– Привет, девчонки! – сказал она бодрым тоном. – Сегодня такая жара на улице! Пойдемте-ка в кафе – хочу угостить вас замороженным йогуртом. Я недавно попробовала новый сорт – объедение! Пойдем? – Она указала на открытую дверь.
