– Вы простили его?
– Как вас зовут? – мягко спросила я.
– Джон.
– Да, Джон, я его простила. У отца было много недостатков, но и хорошего тоже было много. Он обеспечивал нас, старался, чтобы мы были сыты, чтобы получили хорошее образование. Сам-то он из-за войны не смог его получить. Он нам отдавал всего себя. Вкладывался без остатка. Так что… я помню не только плохое. Мы жили очень бедно и очень тяжело. Я уверена, в жизни отца бывали такие моменты, когда он и сам был бы рад сбежать из семьи – от всех своих четверых детей и жены, за которых он нес ответственность. Всем нам постоянно что-нибудь было нужно! Он не успевал удовлетворять наши потребности. Нас было много – а он один. И, возможно, из-за того, что он вынужден был постоянно думать только о наших нуждах, его личные желания так и оставались неисполненными. Его личные цели не достигались. Он жил только ради нас. И делал то, что считал нужным делать, исходя из своего видения. Он был уверен, что лучше знает, что нужно для нашего счастья. Пока я жила в семье, я хотела, чтобы отец был другим. Я молила о том, чтобы он изменился! Но он был таким, каким был. Другого отца у меня не было. Так и у вашей Элоизы. Вы ее единственный отец. Позвоните ей, Джон.
– А если она откажется говорить?
– А если нет? – возразила я. – Пока не позвоните – не узнаете. Если же она не захочет говорить, то ничего ведь и не изменится, правда? Вы и сейчас не общаетесь. Так что, какая разница?
– Вы чрезвычайно мудрая молодая леди, – мягко сказал Джон после долгого молчания.
– Вы позвоните ей?
Он сделал глубокий вдох, а затем решительно выдохнул.
– Да, – сказал он, и я почувствовала в его голосе силу и уверенность.
– Можно я наберу вас как-нибудь и узнаю, хорошо ли все прошло? – спросила я.
– Конечно!
Я напомнила ему, что ошиблась номером. А когда он продиктовал его, я с изумлением обнаружила, что последние четыре цифры не имели ничего общего с номером моего отца. Просто удивительно, как я умудрилась так ошибиться!
Я позвонила Джону на следующий же день.
– Мы говорили с ней два часа! – рассказывал он мне возбужденно. – Она замужем, и у меня есть маленькая внучка! Ее муж – тот самый парень, которого я не одобрял. Но он заботится о ней, и она счастлива.
Потом он рассказал, что Элоиза знала о смерти матери: ей об этом сообщила ее тетя (сестра жены), которая тоже поддерживала с Элоизой связь. И она же устроила все так, чтобы Элоиза незаметно проникла в траурный зал и попрощалась с матерью. Сам он пропустил этот момент, потому что его выманили из помещения под предлогом, что ему нужно поесть, – так что он разминулся с дочерью.
– Она простила меня за все! – с ликованием сообщил Джон. – И очень хочет увидеться! Уже завтра они приезжают. Мне еще столько всего нужно сделать!
– Это замечательно! – воскликнула я, радостно рассмеявшись.
– И это все благодаря вам, мисс… Как вас зовут? Я ведь до сих пор не знаю вашего имени!
– Мария.
– Мария! Я обязан вам жизнью в самом прямом смысле слова. – Его тон сделался серьезным. – Когда вы позвонили вчера, я собирался выпить все таблетки, которые остались после жены… Я хотел умереть. Я полностью утратил надежду. Но вы вернули мне ее. Не знаю, как выразить мою благодарность за то, что вы меня выслушали!
На мгновение я онемела. Если бы я не ошиблась номером, то этого человека уже не было бы в живых!
– Я так рада, что вы этого не сделали! Всегда нужно сохранять надежду на лучшее. Что же касается благодарности… Просто живите и будьте счастливы. И пусть ваша жена гордится вами!
– Я так и сделаю, – пообещал Джон.
– Удачи вам, – сказала я на прощание, и на этом мы закончили разговор.
Больше мы с ним никогда не говорили. Я набрала его номер месяц спустя, но его телефон не отвечал. Потом я вспомнила, что он собирался переезжать, и поняла, что мы потеряли связь. Жаль, что я не догадалась спросить его фамилию. Но я почему-то верю, что все у него хорошо. Он прекрасно общается с дочерью, и они наверстывают упущенные годы.
Выпускное кольцо
Вы не можете избирательно заглушить свой гнев, так же как не можете выключить весь свет и надеяться на то, что будет светло, как прежде.
– Шеннон Л. Алдер
С детства мама внушила мне два основополагающих правила жизни: никогда ни на кого не обижаться и никогда ни на кого не злиться. Я старалась следовать этим правилам, и в отличие от многих детей, пока росла (и даже в подростковом возрасте, когда многие проходят через период бунта) никогда не конфликтовала с родителями, да и вообще ни с кем не вступала в открытые конфронтации. Я была послушной и старательно прятала в себе обиду и гнев, если кто-то меня разочаровывал или злил.
Однажды произошло нечто, что заставило меня повнимательнее рассмотреть и маму, и ее важнейшие постулаты жизни. Случилось это в самый обычный день. Я смотрела телевизор, а мама нервно ходила по комнате, то и дело заглядывая в окно и проверяя, не идет ли уже домой ее муж, мой отчим. Он где-то задержался после работы, и мама нервничала. По ее лицу я видела, что в ней клокочет гнев, но она подавляет его. Когда же отчим наконец появился в дверях, мама встретила его с самым благодушным видом и весь остаток дня щебетала с ним как веселая птичка, будто ничего не произошло. С виду все выглядело идеально – никаких конфликтов, никакого недовольства. Но действительно ли мама испытывала те эмоции, которые демонстрировала мужу?
Нет! И я это очень хорошо поняла. Я заметила, что она подавила свои гнев и обиду. Но это не значило, что она не испытывала этих чувств! Была ли ее «приветливость» истинным прощением? В это мне тоже верилось с трудом. А если бы она высказала недовольство – означало бы это, что она затаила обиду?
Было очевидно, что ее слова расходятся с делом, и свои «благие постулаты» она сама же и нарушает, не замечая этого.
Из-за того, что мама вольно или невольно приучила меня не выражать открыто эмоции, я часто чувствовала себя подавленной и неудовлетворенной. У нас не было яростных ссор с криками и выяснением отношений. Напротив, внешне все выглядело пристойно и мирно. Но внутри я вся кипела от подавляемого гнева и из-за того, что мама меня всячески контролировала.
С семнадцати лет я уже начала серьезно встречаться со своим парнем (моим будущем мужем) и мечтала поскорее окончить школу, выскочить замуж и вырваться из родного дома, чтобы наконец избавиться от удушающей маминой опеки.
Перед моим выпускным мы с ней все же поссорились. Это был «благопристойный» конфликт, в котором никто ни на кого не кричал. Но этот инцидент запомнился мне на всю жизнь, потому что мамино «мягкое» давление нанесло мне серьезную обиду, которую я помнила и носила в себе много лет.
