На востоке забрезжила тонкая лимонная полоска, словно ножом ночное небо надрезали.
Засерело окно, неплотно занавешенное тряпкой.
Всё. Сейчас Николаич поднимется, он чуть свет встаёт. Начнёт кряхтеть, кашлять. Не хочу никого видеть. Улететь к этой самой матери! Валерий приподнялся и сел на нарах. Глаза резало от недосыпа, словно песок под веки насыпали. Настроение было поганым. Раздражало всё – и неубранная посуда на столе, и груда барахла, наваленная в углу, и даже Ольга, что, свернувшись калачиком, спала на соседних нарах. Да пошли они все! Мимо стола, больно задев его бедром, ногой в расшатанную дверь, наружу.
После душного спёртого воздуха барака задохнулся от свежего холодного, хлынувшего в лёгкие. Серо и сыро. Казалось, микроскопические капельки влаги повисли в воздухе. Лёгкий туман путался среди навороченных глыб, что замерли, не докатившись вниз по распадку. Звёзды едва видны, луна с ущербным боком. Вот она зыбкая граница перехода от тьмы к свету – неопределённость сущности вещей, выраженная в их смутных очертаниях. Ещё несколько минут – и мир взорвётся светом. Ночная тьма будет рассеяна и уничтожена. Лишь ничтожные ошмётки постараются выжить, спрятаться за малейшим выступом, приспособиться к существованию в виде теней внутри ослепительного солнечного дня.
Зачесалась щетина на щеке – потер о плечо. Надо попросить Ольгу, чтобы побрила. Странно, – подумал, – пока крыльев не было – носил же бороду… Ну что? Разомнёмся?
Потянулся, выгнулся всем телом, расправил крылья.
Ну! Навстречу солнцу!
Нет! Наверх! Вместе с солнцем.
Два быстрых шага, грудью вперёд, оттолкнуться, взмах. Ещё один. Подобрать под себя правое, разворот и вниз по распадку, набирая скорость. А теперь – вверх и вверх!
Горы! Вершины уже освещены, матово поблёскивают снежниками. Ущелья и распадки чёрными морщинами провалов бороздят склоны. Внизу, в долине, ещё темно, но и там уже заворочалось по земле что-то размытое, чуть белёсое, растекаясь утренним туманом. А на востоке, разрывая податливую темноту, разгорается узкая пронзительная полоса – ещё чуть-чуть и разорвет огненный шар горизонт, вывалится, выкатится наружу.
Ветер, насыщенный утренней влагой, бил в лицо. Крыльями, каждым пером ощущал упругую податливость воздуха. Отступило земное – неустроенность, Ольга, мумиё, ловцы… – восторг полёта заставил забыть самого себя, раствориться в воздухе, превратиться в сгусток движения в пустоте.
Плавный разворот. Остались за спиной горы. Степь едва угадывается в темноте. Один. Нет границ! Вот она – свобода!
Далеко внизу, огоньки медленно ползли по степи, подбирались к подножью гор.
Что это? Машина? Фары?
Чуть сложив и заведя крылья за спину, понёсся вниз так, что слёзы из глаз.
Точно, машина. Аксым? Почему в такую рань?
«Урал», заваливаясь с боку на бок, преодолел ручей. Навстречу свету фар выплывали клочья тумана, облизывали капот, ныряли под колёса. Из темноты возникали голые стволы редких деревьев.
Аксым ударил по тормозам. Тяжёлая машина клюнула носом, будто уткнулась в преграду, встала. Сидящих в кабине бросило вперед, упёрлись руками в торпедо, чтобы удержаться.
Высвеченный светом фар, по пояс в тумане стоял человек.
Максим ощутил восторженное чувство нереальности – пригрелся в тепле кабины под монотонное завывание мотора, заворожила длинная ночная дорога, когда за окном – гляди не гляди – сплошная темень, и вот – на тебе!
Время – словно редкая капель с крыши: кап – секунда, кап – вторая…
Аксым сомнамбулически медленно протянул руку и щёлкнул тумблером – вспыхнула лампочка над головой, осветила сидящих в кабине.
«Зачем он?» – додумать Максим не успел. Василий резко, сбоку, ударил Аксыма кулаком в лицо. Мотнулась голова, ударилась о боковое стекло, выпустили руки руль. Сполз Аксым грудой тряпья на сидение. Ухватил Василий лампочку, дернул за провод – вырвал, погас свет в кабине.
Максим воспринимал происходящие фрагментарно, отдельными картинками, в единое целое события не складывались.
Стоящий в тумане человек медленно развёл руки в стороны. Да нет, не руки это – крылья! Поворачивается медленно. Крылья огромные, чёрные, кажется загребает ими туман – сейчас махнёт и поплывет в этом белёсом молоке.
Вдруг сложилось. Ударило в мозг: «Крылатый! Взлетит, уйдёт!»
– Стреляй! – выкрикнул в лицо Василию.
Омоновец зло ощерился. Перегнулся через Аксыма, распахнул дверцу, выпихнул мешающее тело из машины, встал на подножке, выпрямился, выставив автомат.
Крылатый бежал, раскинув крылья.
«Почему он бежит в свете фар как заяц? Шаг в сторону, в темноту!» – Максим неосознанно подсказывал, что надо делать крылатому.
– Стреляй, уйдёт! – выкрикнул ещё раз в пустоту кабины.
Ударила короткая очередь. Крылатый сломался в беге, казалось, нырнул в туман.
Что-то кричали выпрыгивающие из кузова бойцы, звякало железо, кто-то стучал по крыше кабины. Двое, согнувшись, выставив автоматы вперёд, бежали к месту, где упал крылатый.
Василий тяжело опустился на водительское сидение, упёрся ногой в распахнутую дверцу.
– Дальше что? – спросил устало. – А с этим…
– Сейчас ребята притащат.
В свете фар было видно, как двое, забросив автоматы за спину, волокут, подхватив за подмышки, по земле тело. Голова свесилась вниз, видна голая беззащитная шея. Принесли, положили в траву возле бампера. Молочно-белая спина в ярком свете фар залита чёрной кровью.
– Переверните! – не то попросил, не то приказал Максим.
Лицо запрокинулось небритым подбородком вверх, глаза незряче уставились в тёмное небо.
Стояли, сгрудившись, рассматривали. Таких они ещё не видели. Кто-то, присев на корточки, оттянул крыло, развернул – заиграло чёрными блестящими перьями.
– Эк, мужика-то угораздило… – произнёс кто-то из темноты.
Максим вдруг понял, что смотрит на лежащее перед ним тело и не воспринимает его как человеческое. Какой-то природный выверт. Они не такие, как мы. Сразу стало легче. Оглядел сгрудившихся возле тела бойцов. Михаил сидел на корточках, трогал рукою перья на крыле.
– Двое остались… – произнёс задумчиво.
– Всё! Хватит глазеть. – Максим брал ситуацию под контроль. – Давайте его в кузов. Василий, выключай фары. Выстрелы услышали, свет увидят – разбегутся. Дальше – пешком. Где Аксым?
Фары погасли.
– А нет его… Видно, оклемался и ушёл под шумок, сука!
– Ну и чёрт с ним! Дальше сами. Ущелье – вот оно.
Глава двадцать первая
Выстрелы услышал Николаич.
Подняло, как только за Валерием закрылась дверь. Сидел в темноте возле неприбранного стола, кряхтел, стараясь самостоятельно приладить крюк к крылу, – иногда получалось быстро, но не сейчас. Будить рукастых не хотелось, старался справиться сам. С крюком хоть что-то можно делать. Полешки подцепить, в печку засунуть, чайник поставить.
