Но я только молча кивнула, а потом все-таки покинула дорогой салон его автомобиля и двинула к своему подъезду, отсчитывая шаги и изо всех сил сражаясь с бурей внутри себя, которая стремительно трансформировалась в разрушительный ураган.
В лифте тяжело привалилась к металлической обшивке, прижимая к себе документы и тихо застонала, призывая себя в миллионный раз быть благоразумной и не накручивать нервы там, где ничего нет и в помине. Это просто гештальт, чтобы поставить между нами точку. Красивую точку, которая не смажется в запятую.
Ввалилась в свою квартиру и рухнула на пуфик, дрожа всем телом и задыхаясь от иррационального деструктива. Я все сделала правильно? Или нет? Черт!
Но ведь он даже не дал мне шанса поблагодарить его по-человечески. Обрубил все с концами, как и я когда-то.
И больше не будет ничего…ничего?
Ни-че-го!
Дверной звонок разрывает барабанные перепонки, и я выдыхаю свое отчаяние, а потом встаю на ноги и открываю дверь, даже не догадываясь о том, кто именно там стоит. Стоит и смотрит на меня так, как только он один на это способен.
Так, что у меня все плавится изнутри!
Хан.
— Что-то еще? — нахожу я в себе силы спросить, хотя меня трясет от того, что он снова рядом.
— Угу, — кивает Марк и делает шаг ближе, заставляя меня вспыхнуть.
— Да?
— Не могу от тебя просто так уехать…
И делает еще шаг ближе, пока я стремительно выпадаю из реальности.
— Таня…
И еще шаг, а затем его ладонь уверенно ложится мне на затылок.
— Тело не слушается…
Склоняется ближе и мы начинаем дышать одним воздухом на двоих. Раскаленным. Потрескивающим от напряжения.
— А ноги все равно несут к тебе…
И в следующее мгновение его губы накрывают мои…
Глава 13. О том, как рушатся бастионы…
Таня
Честно?
Перепугалась.
Ведь я искренне полагала, что Хан в своем репертуаре просто набросится на меня и сожрет без предварительной термической обработки, потому как все предпосылки к этому были.
Его близость, словно ожог электрическим током. Удар — разряд. Яркая вспышка. И легкие отказываются работать нормально, да и в груди трепыхается оглушенное сердце.
А все потому, что наши губы и языки жадно встречаются друг с другом. И облегченные тихие стоны рвут барабанные перепонки. Его ладони осторожно скользят по моему лицу, зарываются в волосы, чуть тянут, прижимая к себе еще сильнее.
Еще!
О, да…
Гордость? Уйди на антресольку, отдохни…
Вскидываю руки и зарываюсь в короткие волосы на его затылке. Льну телом ближе. Голова кружится, кровь вскипает и бурлит на опасных температурах. А я лечу!
В глубокую кроличью нору.
Вместе с ним.
— С ума сойти, Тань, — слышу я его тихий, сбитый страстью шепот, а дальше снова улетаю, когда губы Марка спускаются ниже, целуя мою шею.
А руки…
Боже, как прекрасно чувствовать на себе его руки. Они обжигают, но не ранят, только сильнее наполняют мое тело нетерпением. И хочется уже скорее сгореть с ним. Дотла.
Через ткань блузки и белья, я чувствую горячие пальцы Хана. Они сжимают бусинки сосков, чуть потирают их, а затем и вовсе пощипывают. И приходится нервно свести ноги, потому что в низ живота вдруг неожиданно сильно хлынула вскипевшая кровь.
Меня словно прибивает, а Марк опять набрасывается на мой рот, ритмично толкаясь в меня языком. И с каждым его движением, моя броня все больше трескается и рассыпается. Еще немного и ничего не останется.
— А что это вы тут делаете?
Вырывает нас из пут страсти голос моей соседки. Старушка божий одуван — Серафима Петровна смотрит на нас своими прозрачными голубыми глазками, недоуменно открывая и закрывая рот. Я замираю, пристыженно отводя взгляд, а вот Хан напротив, медленно выдыхает через нос, сглатывает и все-таки поворачивается к той, что посмела прервать его «ухаживания».
Господи ты, Боже мой. Ну что, Тань, растем, да? С офисного стола, да сразу до подъезда доросли. Ну, а что нет?
— Здравствуйте, уважаемая, — охрипшим голосом все-таки выдал Марк, чуть приобнимая меня за талию, — а мы тут…
— Влюбляетесь? — подсказала старушка, улыбаясь полубеззубым ртом от уха до уха.
— Вот да, — кивнул Марк, — полным ходом.
— Ах, молодежь, ну тогда что же это я вам, старая перечница, мешаю тут? Господи, помилуй! Ухожу, ухожу…
И исчезла за своей хлипкой дверкой, а мы так и остались стоять на лестничной клетке рядом с открытой настежь дверью в мою квартиру. Смотреть на Хана мне от чего-то стало до безобразия стыдно, наверное, потому что я сама повела себя чересчур безрассудно.
Еще совсем недавно я выливала на него словесные помои, указывая на дверь, а сегодня вспыхнула в его объятиях как глупая влюбленная корова.
— Тань? — сгребает меня в охапку, пока я отчаянно стараюсь не падать в обморок от всей этой ситуации.
— М-м?
— Ну прости меня, — его губы легко скользят по моей ушной раковине, чуть прикусывая мочку.
— За что на этот раз? — пытаюсь высвободиться из его хвата, но толком ничего не выходит.
— За то, что снова растерял мозги. Я вообще-то шел, чтобы еще раз попытать счастье и пригласить тебя на свидание. И вот…
И я себя в этот момент почувствовала той самой Серафимой Петровной, которая по два раза в день вызывает скорую из-за высокого артериального давления. Да, да, вот и у меня сейчас вдруг возник особенно сильный скачок. И снова из-за глупой надежды на…на все, черт возьми!
— И вот? — нахмурилась я, а Марк все-таки изловчился и приподнял за подбородок мое лицо, заглядывая в мои глаза.
— Я вообще рядом с тобой себя плохо контролирую, Тань. Хотел красиво, а получилось…
Сказал и вдруг отступил от меня на шаг, упираясь рукой в стену над моей головой.
— Через задницу? — облизнулась я и Марк вдруг прикрыл глаза, издавая тихий стон.
— Да, — как-то слишком грустно выдал начальник, — можно дубль два?
— Ну допустим, — титаническим усилием воли заставила я себя выглядеть серьезной и не улыбаться.
— Спасибо! — заправил мне выбившуюся прядку за ухо.
— Пожалуйста, — сложила я руки на груди и услышала очередной стон, совершенно не понимая его состояния, — да что с тобой происходит?
— Нравишься ты мне, Таня — вот, что происходит! Вся нравишься, — и его большой палец ласково коснулся моей нижней губы, — очень! А еще я жалею, что тогда в школе был таким идиотом. Прости меня, я поступил как жалкий неудачник, а не как мужчина. Мне очень стыдно. Веришь?