Болезненное чувство ревности Сергей впервые ощутил гораздо раньше – сразу по приезде в Петербург, когда познакомил жену с Синяевым. В светском поцелуе поднося к губам руку Анны, Николай улыбался своей особенной улыбкой, которой неизменно одаривал хорошеньких молодых женщин, и как никто Сергей знал опасность этой улыбки, очаровывающей, заставлявшей красавиц тянуться к её обладателю и – кто знает? – возможно, предаваться непристойным мечтаниям. Он лично был знаком со многими дамами, попавшими в любовные сети Синяева и при одной лишь мысли, что его невинный ангел тоже может оказаться в их числе, он едва не впал в бешенство, ему вдруг захотелось отвести жену подальше от друга, но он отогнал нелепое желание, однако наблюдал за Анной, точно пытался уличить её в интересе к Николаю.
«Глупец!» – ругал он себя, понимая, что Анна просто неспособна на предательство. Однако ничего не мог поделать с собой, ревность терзала его весь вечер, внутренний демон будто шептал ему: «Она слишком юна и неопытна, слишком плохо знает мужчин и может подпасть под влияние любого ухищрённого соблазнителя». Анна же была прелестна как никогда, внимание Синяева, его лёгкая светская болтовня смущали её, она краснела, застенчиво улыбалась, её глаза сияли, а это ещё больше взвинчивало Сергея, и он едва сдерживался, чтобы не схватить жену и не запереть в спальне.
Когда гость ушёл, наговорив хозяйке дома кучу комплиментов, и на прощание шепнув другу, что тот недостойный счастливец, которому досталось несметное сокровище, Сергей нарочито равнодушно спросил жену:
- Сердце моё, ну и как тебе Николай?
- Николай Ильич очень любезен и мил, - улыбнулась Анна, - но мне показалось, или действительно ты немного обижен на него? Между вами что-то произошло?
- Мил? – поднявшись с кресла он шагнул к жене и взял её за руку. – Значит, он показался тебе милым?
Его взгляд впился в лицо Анны, точно он пытался уличить её во лжи. Впрочем, так и было: Анна казалась спокойной, когда отвечала ему, но ревность заставляла Сергея искать скрытые признаки возможного более горячего интереса жены к его другу.
- Ну конечно, он приятный собеседник и вообще очень интересный человек, похоже, открытый и добрый, - Анна растерянно посмотрела на мужа не понимая его странной реакции на её слова. – Честно говоря, я не понимаю тебя, - заметила она. – Ты, будто на что-то намекаешь?
Бесхитростный и удивлённый взгляд любимых глаз смутил Сергея, он словно пришёл в себя. «Болван! Какой же я болван! Едва не устроил пошлую сцену!» – обругал он себя.
- Сердечко моё, - он прижал ладонь жены к своей щеке и поцеловал её запястье, - прости, прости меня!
- За что, Серёжа? – удивлению Анны не было предела. - Ты сегодня странный, - заметила она, - если бы я не знала тебя, то решила бы, что ты… ревнуешь…
- Да, так и есть, - признался он, отводя взгляд и хмурясь.
- О, ты смущён? – Анна засмеялась и снизу вверх взглянула на мужа. – Боже мой! Я впервые вижу тебя таким.
- Что тебя так забавляет? – скривив гримасу, спросил Сергей.
- Да ты и забавляешь, - продолжала улыбаться Анна. – Вот бы не подумала, что ты можешь ревновать и так смущаться. Разве я давала повод?
- Нет, но дело не в тебе. Ты не знаешь Синяева! – он усмехнулся и заметил с лукавой ухмылкой: - А почему бы мне не ревновать тебя? Должен признаться, я… собственник. Да, да, не удивляйся так, - он отвёл за ухо выбившуюся у Анны прядь, - что моё – моё на век, и никто не смеет покушаться на тебя.
- Так никто и не покушается! – с неожиданным возмущением воскликнула Анна, а её щёки порозовели.
Слова мужа смутили её и… оказались приятными, хотя она и сама не признавалась себе в этом. Но с другой стороны, её укололо то, что он усомнился в ней. Как он мог?! Ведь она не давала ему ни малейшего повода! Да и если быть честной, лишь один мужчина на свете действительно интересовал её – собственный муж. Восхищение и комплименты других были приятны, но не будили в ней ответного восхищения, не вызывали притяжения. Неужели Сергей этого не понимал?! Вернее, как он мог этого не понимать?!
В тот вечер эта едва было не начавшаяся размолвка закончилась пылким примирением. Однако в душе обоих осталось чувство недосказанности. Сергей размышлял над тем, что так возмутило Анну, оскорбил ли он её тем, что допустил возможность её измены? Или она, в глубине души всё же проявив интерес к Синяеву, просто испугалась быть уличённой и попыталась изобразить оскорбление, дабы отвести от себя всякие подозрения? Анна же стала думать над своими чувствами. Неужели ей действительно приятна его ревность? Но допустимо ли это – испытывать удовольствие от ревности? Раньше ей всегда казалось, что в истинно любящем браке ревность недопустима и лишь разрушает его. Но теперь... Теперь она усомнилась в своих принципах. Мучительные сомнения поселились в двух любящих сердцах.
Порой он возвращался домой позднее и Анна, выбегая ему навстречу, вытянувшись, словно тростинка, прямо у входных дверей обвивала руками его шею, прижималась к его груди, обтянутой шинелью, порозовевшим лицом, тёрлась носом о колючее сукно. И он не скупился на нежности. Быстро скинув шинель, подхватывал жену на руки, осыпал поцелуями её лицо и шею, чуть покусывал, выкручивая губами, мочки маленьких ушей, и на сладкое оставлял манящие, мягкие и нежные, губы. Потом уединившись с любимой в кабинете, он опускался в кресло, усаживая жену к себе на колени, забавлялся тем, что накручивал на палец кончик её косы – дома она продолжала носить свою прежнюю причёску. Анна же рассказывала о том, как провела день — что читала, какие написала письма, что произошло за его отсутствие. Она задавала вопросы на самые разные темы, просила объяснить что-то в книге или высказывала своё мнение о прочитанном. Иногда она сама садилась в кресло, а Сергей, сев на пол у её ног и обняв их, опускал голову ей на колени и отдавал свою непокорную шевелюру во власть её музыкальных пальчиков, игравших его кудрями. За ужином он ел с аппетитом, мысленно предвкушая десерт, который ожидал его в спальне. Анна, словно читавшая его мысли, краснела от его взглядов, смущённо опускала глаза.
***
Сегодня был в общем приятный день. Он гулял в парке, позволил себе на два часа забыть о делах и просто пройтись по аллеям. Но сейчас, стоя перед окном в полутёмном кабинете, Александр вдруг осознал, что ничего не изменилось. То странное, неопределённое состояние то ли усталости, то ли ожидания чего-то неприятного вернулось. Так повелось уже давно, много лет. И если сначала это состояние было едва ощутимым, с ним даже можно было мириться и позволять себе жить, то постепенно, с годами оно стало почти невыносимым. Он, сильный мира, один из столпов своей эпохи, которого боготворили и ненавидели, боялись и уважали, он на самом деле был очень ранимым человеком. Всю свою жизнь – иногда ему казалось, что даже ещё до своего рождения – он чувствовал вину. За что и перед кем? Перед всеми.
В детстве это было неосознанное чувство. Он боготворил бабушку, восхищался этой великой женщиной и старался достичь того идеала, к которому она его усердно направляла. Ему так хотелось оправдать её надежды! Екатерина Великая растила внука для России. Впрочем, самому себе наш герой мог признаться: венценосная бабушка воплощала в нём свои представления об идеальном наследнике для своего трона, значит, растила всё же для себя. И на тот момент она могла им по праву гордиться. Идеи века Просвещения нашли в этом смышлёном ребёнке благодатную почву. Отпрыску не было и шести лет, а бабушка уже отмечала в одном из своих писем барону фон Гримму: «Маленькие дети все милы и веселы необычайно, однако сейчас уже видно, что в Константине нет ни задатков, ни красоты его старшего брата», с одинаковым усердием и увлечением этот юный Купидон мотыжил землю и сажал горох, а потом учился рисованию и всевозможным наукам, приличествующим будущему правителю. И ни слова ропота, ни упрямства. Бабушка не могла нарадоваться, забрасывая всё того же Гримма восхищёнными рассказами о своём внуке: «Я убеждена, что Александром будут всегда довольны, ибо он соединяет большую уравновешенность характера с удивительной для его возраста любезностью». Это ли не была награда за отнятое у неё материнство?
