Короче говоря, в России не пропали — и в Аргентине не пропадем …
Вечерний час пик уже схлынул (а уже темнеть начинало), так что место в электропоезде нам нашлось — да и ехать то всего две остановки. Выйдя — точнее, вывалившись на нужной остановке — мы увидели высотки, подступающие прямо к станции вплотную, начинающие загораться окна, да каких-то местных парубков, тусующихся у края платформы.
В общем-то — мы не из тех, на кого хочется напасть ночью. Два мужика, за сорок, вполне себе конкретных. Знаю точно — на Кавказе с нами никто связываться бы не стал. Но здесь не Кавказ. Здесь люди развращены полной безнаказанностью.
— Куда?
— Через дорогу. Недалеко
Перейдя пути — прямо по настилу — я оглянулся, и увидел, что парубки пошли за нами…
Вопрос даже не в том, что они опасны. Вопрос в том, что неохота привлекать внимания полиции. А если будет разборка — привлечем…
— Прикроешь? — негромко спросил я Юрца?
— Давай.
Я сбросил рюкзак ему на руки, резко развернулся — и пошел навстречу шпане
— Закурить есть?
…
— Закурить, спрашиваю, есть?
Я спрашивал по-русски. Не выдержав психической атаки, шпана отвалила…
* * *
Дядя Миша — жил в самой обычной трехкомнатной квартире на одном из верхних этажей неновой двадцатиэтажки. Правда, за самой обычной, задрипранной дверью — скрывалась еще одна, из прочной стали. Девять из десяти аргентинцев — никогда не дали бы себе труд поставить такую дверь. Но дядя Миша поставил — деловой, значит. Я кое-кого из русских в Латинской Америке знаю — либо деловые, либо бекпекеры, то есть бедные студенты, автостопщики, путешествующие с рюкзаком. Нормально нам не живется…
Юра постучал в дверь, довольно сильно. Сначала — никто не ответил. Потом — раздалось какое-то шуршание и вдруг голос у самого уха, четкий и громкий — я аж подпрыгнул…
— Юра, это кто с тобой
— Друг
— Мне он не нравится.
Юра хмыкнул
— Мне тоже. Открывай, дядя Миша, я за него отвечаю…
Молчание. Я уже думал, что нам не откроют, как вдруг залязгали засовы и болты, и дверь открылась. Пожилой, полный еврей с глазами навыкате, — смотрел на нас глазами испуганной мыши…
— Юра, кто он? — спросил еврей — давно его знаешь?
— Давно, дядь Миш.
— Юра, он не одессит
— Я москаль — внес ясность я
Еврей — тяжело вздохнул и снял последнюю цепочку.
* * *
Дядя Миша оказался полным, даже болезненно полным, одышливым. В квартире было не прибрано, обстановка — поздний СССР с местным колоритом, то есть много лишнего, вместо ковра на стене — какие-то разноцветные циновки, на которых индейские орнаменты и сюжеты. В целом — квартира не производила впечатление богатства, она производила впечатление бесвкусицы и тоски по дому…
Когда еврей повернулся, чтобы провести нас в комнату, я увидел в его руке револьвер. Сразу опознал — Доберман, самый дешевый. Здесь есть производство дешевых револьверов тридцать восьмого и двадцать второго калибра для пастухов — гаучо. Дорогое им не надо, да и денег у них особо нет — сугубо утилитарная вещь для защиты от зверя и недоброго человека. Кстати, чем Аргентина на Россию похожа — это наличием в своем составе огромных, почти неосвоенных территорий. Здесь это пампасы — недобрая, почти безлесая земля, продуваемая антарктическими ветрами, выжить сложнее чем в тайге — лес все-таки защищает и дает пропитание и человеку и зверю. Вся Аргентина — это несколько крупных городов и почти не обжитые территории, где есть только фермеры и скотоводы.
Дядя Миша…
Еврей поднял палец и проследовал на кухню. На ногах у него были шлепанцы без задника…
— Это и есть твой человек? — раздраженно прошептал я. — Ничего себе…
Юрец показал большой палец. Я посмотрел туда, куда ушел толстяк.
— Может, он в полицию звонит? Или — братве?
Юрец отрицательно покачал головой.
Дядя Миша — появился в обнимку с большой бутылкой Смирновки.
— Вы только поймите меня правильно… — сказал он, хлопая глазами — но надо за встречу выпить. И сейчас мы вот этого поросеночка… лишим девственности.
Он достал какую-то штуку, сильно похожую на помпу, которой добывают воду из больших баллонов, и пристроил ее вместо пробки.
— А! — с гордостью сказал он.
Дядя Миша посмотрел на меня, я отрицательно покачал головой
— Не пью.
Еврей перевел взгляд на Юрца.
— Дядя Миш, я на работе…
Дядя Миша переводил взгляд с меня на Юрца и обратно.
— Ох… чует мое сердце старого диссидента знакомый запах Родины. И конторы. С кем ты связался, Юрочка…
— Дядь Миш, он друг.
— Друг… все они друзья… до случая.
Еврей со скорбью в глазах посмотрел на меня.
— Ладно… говорите… какое у вас к дяде Мише Либерзону дело…
— Человека надо найти…
…
— В Одессе…
* * *
— Одесса, Одесса…
Дядя Миша все-же выпил — без нас. Видимо, не выдержала душа старого еврея тоски по Родине…
— Дядь Миш, а кто сейчас в Одессе главный? — спросил Юрец.
— Главный… ох, Юрочка, не сыпь, как говорится сахер на хер больному старому еврею. Нет там главного…
— Все равно, кто-то же должен быть… — вмешался я.
— Есть там такой генерал Салоед…
— Салоид, — машинально поправил я
— Салоид… Салоед… какая разница. Вот он и есть сейчас главный
— Не понял, — сказал я, — он же полиция.
— То-то и оно. Полиция. Знаешь, что он сделал? Он вызвал в свой кабинет всех оставшихся деловых… кого с воли, кого из камеры доставили. Посадил всех за стол. Посмотрел каждому в глаза и сказал — это вы, что ли, воры в законе? Не-е-е-ет… Вы просто воры. А вот я — вор в законе. Потому что я здесь и вор, я здесь и закон
[13]. А кого это не устраивает, тот может…
Я выругался вместе с дядей Мишей. Просто он в голос, а я — про себя. Но не менее тяжело и страшно…
Что же с нами со всеми не так то…
Я ведь был. Был на первом разводе одесской криминальной полиции. Слушал Салоида, который говорил правильные слова, слушал губера… Е… твоя мать, я был с этими пацанами, когда они учились в полицейской школе. Я видел, как у них горели глаза, я видел, что когда они говорили о том, что хотят «змин в Краине» — это были не просто дежурные фразы. Мать твою так, да что с ними не так. Что с нами не так?
