Идет процесс сотрудничества и в деловой, и в силовой среде. В деловой среде — наличие «серых зон» в виден Донецко-луганской агломерации, Крыма, юридически не оформленной линии разграничения — предоставляет огромные возможности для самого разного рода бизнес-схем. Навариваются огромные деньги на оружии, боеприпасах, левой водке (причем с луганской Луга-Нова она запросто и в Россию идти может), безакцизных сигаретах и прочем, прочем, прочем. Военные Украины — получили «свою КТО», еще более масштабную, чем наша КТО на Кавказе, со всеми сопутствующими возможностями: от должностей и званий, до полноценного встраивания в криминально-коррупционные цепочки на правах партнеров. Не меньшую возможность обогатиться — дает воровство на гособоронзаказе, на который тратится каждая пятая украинская бюджетная гривна.
Важно понимать, что сегодня никому из заинтересованных сторон не выгодны ни прекращение войны, ни победа в ней. Ни мы не представляем, что будем делать с Киевом, когда зайдем туда, ни они не представляют, что будут делать с Луганском и Донецком.
3. Несмотря на столь тесное сотрудничество в сфере «власть имущих» — мы полностью провалили работу с украинским обществом. Мы не понимаем, или не хотим понять, что дружба народов — это не то же самое, что дружба президентов, олигархов и генералов. Дружбы нет. У нас в нужный момент — не оказалось своей Виктории Нуланд, которая бы просто вышла к людям и поговорила с ними, дала понять, что их слышат и уважают. Можно сколько угодно смеяться над украинцами, которые продались «за печеньки» — но нельзя не восхититься американцами. Они покупают за пачку печенек, а мы — пытались купить за пятнадцать миллиардов долларов кредита. Причем три уже отдали, в итоге получили строго обратный результат, и теперь и проблем выше крыши и денег нет, и именно в тот момент, когда они нам нужнее всего. А американцы — пачкой печенек обеспечили нам крупнейшее геостратегическое поражение с 1991 года.
Со стороны Киева — есть неукротимая вражда и ненависть. То, что нам удается раз за разом переманить вроде бы проевропейское правительство на нашу сторону — лишь добавляет ненависти к нам со стороны активной части общества. Мы не поняли до сих пор одну простую вещь: настоящая политика не делается в подполье, она делается публично. Это не переговоры за закрытыми дверьми, за которыми договариваются, как каждый будет врать своим и поддерживать вранье друг друга. Это не помощь друг другу в убийствах и посадках активистов. Мы ничему не научились на примере Польши — уж на что была сильна Российская империя, но в критический момент она рухнула, и немалую роль в этом сыграла неукротимая вражда поляков. Причем не всех, а только активного меньшинства — но этого оказалось достаточно.
Мы можем подчинить себе этого президента. И следующего. И следующего. Но рано или поздно — этот нарыв прорвет, революцией либо здесь, либо там. В критический момент, когда всем надо держаться вместе — нам ударят в спину. Если мы не хотим этого, если мы не хотим получить еще одну Польшу — нам надо не минские договоренности заключать, а вступать в трудный, немыслимо трудный диалог, и именно с той частью украинского общества, которое нас ненавидит. Диалог, в котором мы будем говорить о том, как мы будем жить друг рядом с другом. Что каждый из нас хочет друг от друга, как он видит будущее. В конце концов — нам никуда не деться друг от друга, мы обречены жить по соседству, нам не улететь на Марс. И, как правильно сказал один львовянин — есть только один великий народ на свете, которому не все равно, живы мы, украинцы, или передохли. Это русские. Только русских — интересует Украина как таковая, а не как топливо на распыл в геополитической топке.
Ниже — я попробую показать, к чему могут привести политические, военные, и спецслужбистские спекуляции на действительно огромной, страшной трагедии. Выигравших не будет, будут только проигравшие.
Впрочем, как и всегда.
Украина, близ Киева. Точное место неизвестно. 20 июля 2017 года.
Из крохотных мгновений соткан дождь.
Течет с небес вода обыкновенная,
И ты порой почти полжизни ждешь,
Когда оно придет, твое мгновение.
…
Придет оно, большое, как глоток,
Глоток воды во время зноя летнего.
А в общем, надо просто помнить долг
От первого мгновенья до последнего.
М. Таривердиев, Р. Рождественский
«Мгновения»
Генерал Пивовар прибыл ко мне через день. Протянул трубку Thyraya, спутникового телефона, который работал через спутник, но по протоколам сотовой связи, и с него можно было звонить на любой сотовый хоть с Антарктиды.
— Звоните.
— Кому?
— Дону Хосе Артиго. Спросите, сколько он готов дать за вас.
Я удивился — но виду не подал. Это надо было осмыслить. Я то рассчитывал на роль связующего звена между генералом Пивоваром, явно готовым в очередной раз предать — и определенными силами в Москве. А эта роль бесплатна. Если же генерал решил вместо приза взять деньги — это может значить многое, а может — ничего не значить. Если генерал дурак — значит, это не значит ничего. Если у генерала выход на Москву уже есть — это значит очень многое.
— А сколько надо?
— Ну… скажем, миллион. Долларов, естественно.
— Столько у меня нет. Можно собрать, но это потребует много времени.
— А сколько есть?
— Полмиллиона могу собрать. Хоть завтра.
В принципе — я мог и миллион раздобыть — думаю, дон Хосе дал бы в долг без вопросов. Но мне почему-то казалось, что генералу нужны деньги быстро, немедленно. Что он собирает все, что может собрать. И я не ошибся — генерал в знак согласия кивнул головой
Я начал набирать номер. На вопросительный взгляд генерала пояснил
— Это мой компаньон. Мне не по чину напрямую выходить на дона Хосе.
Генерал понимающе кивнул.
— Хола
[48]… — раздалось в трубке.
— Хола, Юра… — сказал я — слушай меня…
* * *
Разговор завершился быстро. Говорить — особо было и не о чем…
Я вернул трубку генералу, тот посмотрел на номер — и сунул ее в карман.
— Как хорошо быть генералом… — издевательски пропел я
— Не так хорошо, как это кажется — серьезно сказал Пивовар — тем, кто внизу, всегда кажется, что наверху все как сыр в масле катаются.
Да уж. Нехорошо. Трудная жизнь у украинских генералов. Пашут как рабы на галерах.
Генерал прошел к стене — там оказался бар. Из него он достал бутылку коньяка, старую, черную. Показал мне
— Грузинский, настоящий… — сказал он
Я утвердительно кивнул.
