— Я не жду, что ты признаешь ребенка. Формально. Но я надеялась, что тебя это не расстроит так уж сильно.
— Разумеется, я не могу его признать! Мой отец будет в ярости, если я стану расхаживать по дому с ребенком от какой-то гречанки.
Он перегибается через спинку дивана, как будто ему плохо.
— Два дня назад я обручился. А теперь вот это.
— Ты помолвлен?
— У невесты очень добропорядочная семья. — Руфус не пытается щадить ее чувства. — Я уверен, они будут без ума от радости, что их любимая доченька выходит замуж за человека, который только что обрюхатил конкубину.
— Но они наверняка знают, что у тебя есть любовница.
— Никто не обращает внимания, если мужчина немного погуляет до свадьбы. Они даже стерпели, когда я обхаживал тебя на Флоралиях. Но подобная опрометчивость — это уже чересчур.
Руфус прячет лицо в ладонях, он по-прежнему опирается о диван. Амара осторожно поглаживает его по спине, а когда он не стряхивает ее руку, начинает ласково массировать плечи.
— Обещаю, что не буду ничего усложнять, — тихо говорит она. — Я не хочу, чтобы ты опозорился. Я могу тихо переехать к Юлии. Тебе не придется платить много, ровно столько, чтобы мне хватило на жизнь и пропитание. А Филос сможет помочь мне заботиться о ребенке и обучать его. Помимо этого я тебя нисколечко не побеспокою.
Он вздыхает, ссутулив плечи.
— Ты хорошая девочка. Прости, если сказал что-то недоброе. — Он молчит, пока она массирует его. — Думаю, при таком раскладе вред будет минимальным.
Амаре очень хочется дожать его, заставить пообещать, что он отдаст ей Филоса, но она не должна так сильно акцентировать на этом внимание, пока не должна.
— Я перееду, когда ты скажешь.
— Я не собираюсь вышвыривать тебя на улицу, — голос Руфуса наконец-то звучит смущенно. Он садится и дергает плечами, чтобы она убрала руки. — Не нужно никакой спешки.
Когда он поднимает на нее глаза, Амара видит в них толику прежней доброты.
— Думаю, так по крайней мере я могу доказать отцу, что в состоянии подарить ему наследника. Так что не все так плохо. — Он снова вздыхает, на этот раз тяжелее. — Я просто думал, что ты знаешь, как соблюдать осторожность в таких делах.
— Нет идеального способа, — говорит Амара вполне искренне.
Руфус смотрит на ее живот. Амара гадает, протянет ли он к ней руку, положит ли ладонь ей на живот, как это делает Филос. Прошлой ночью она уснула в его объятиях, убаюканная его теплотой и нежностью. Сейчас она напряженно ждет, что сделает Руфус. Она облегченно выдыхает, когда он поворачивается к ней спиной и поднимает с пола тунику.
Амара тоже одевается, прикрывая тело, которым Руфус еще совсем недавно наслаждался, она не может отделаться от нарастающего чувства стыда.
— Не вставай. — Руфус поднимает руки, чтобы она не могла обнять его. — И не торопись никуда. Но, возможно, тебе стоит поговорить с Юлией. Просто чтобы узнать, когда у нее освободится жилье.
Руфус уходит, а Амара с ногами ложится на диван и сворачивается калачиком, стараясь стать как можно меньше. Вопреки ожиданиям, она не чувствует радости от того, что Руфус не стал противиться ее желанию забрать себе Филоса. Сейчас Амаре скорее печально: она знает, что они всегда будут жить в страхе и никогда не смогут открыто заявить о своих чувствах; их жизни скрепляет лишь хрупкая паутинка лжи.
Глава 39
Прав в своем стихе Каллимах:
«Даруют боги малым малое всегда»
[18].
Артемидор. Сонник, книга IV
Амара никогда не сидела вместе с Фебой и Лаисой в таблиниуме. Никогда не возникало нужды в подобной формальности, и к тому же ей не хотелось ворошить воспоминания о Феликсе, чувствовать отголоски того времени, когда он был ее сутенером. Флейтистки стоят рядышком, Амара сидит напротив них за столом. У Лаисы настороженный вид, а у Фебы — испуганный.
— Я отменила все забронированные мероприятия, сегодняшнее в том числе, — говорит Амара. — Это было бы слишком опасно для вас обеих.
Феба облегченно выдыхает, но Лаиса напрягается, думая о последствиях этого решения.
— Ты собираешься нас продать?
Амара видит, как Лаиса крепко сжимает руку Фебы.
— Нет. Но вам придется оставить этот дом. Друзилла возьмет вас в свой новый особняк в порту. Ее патрон любит музыку, и она полагает, что они достаточно богаты, чтобы содержать вас обеих.
Амара не упоминает, что после этой фразы Друзилла добавила: «Если же нет, то я их продам».
— Мне очень жаль. Я надеялась, что вы дольше поработаете на меня, что вы, может быть, даже найдете патронов.
— Как ты. — Лаиса улыбается, но Амара видит неприязнь в ее глазах.
Ненависть Лаисы не вызывает у Амары злости, она только переносит ее еще дальше в прошлое. Она смотрит на стоящих перед ней женщин — женщин, которых она продала стольким мужчинам, — и видит себя и Дидону, стоящих перед Феликсом.
— Я молюсь Афине Палладе, покровительнице Аттики, чтобы вас никогда не разлучали.
Амара отворачивается, чтобы скрыть эмоции, и жестом дает понять, что девушки могут идти.
— Иосиф заберет вас сегодня днем.
Когда они уходят, Амара не двигается с места. Она смотрит прямо перед собой; нарисованные на перегородке голуби трепещут, когда она смаргивает слезы. Сундук под окном в ее спальне кажется темным силуэтом, словно это какой-то человек, скорчившийся на полу.
— Виктория, — говорит Амара вслух пустой комнате.
Слезы текут по щекам Амары, она вытирает их. Было бы намного проще, если бы она могла возненавидеть свою подругу, а не чувствовать эту бесконечную, бездонную печаль.
Филос по-прежнему тайно приходит к Амаре по ночам, теперь скорее страх, а не страсть влечет их друг к другу. Они сидят в обнимку на кровати, прислонившись спинами к стене, и ведут все ту же беседу, которая повторялась между ними много раз.
— Я много не стою вот с этим, — шепчет Филос, показывая на то место на тунике, за которым скрывается клеймо. — Он никогда не сможет продать меня на публичном аукционе. Такая метка в разы снижает стоимость раба. Думаю, тебе просто стоит попросить меня в подарок.
— Но тогда не будет никаких доказательств, что ты больше не принадлежишь ему, так? Разве в таком случае мне не будет труднее освободить тебя?
— Ты в любом случае не сможешь этого сделать еще много лет. Это будет выглядеть слишком подозрительно.
— Но если я не освобожу тебя, какой вообще в этом смысл?
— Смысл в том, что я буду с тобой; я буду отцом. Для меня это важнее свободы. Ребенок все меняет, Амара.
