– Как умер кадет? – прервала ее Девять Гибискус.
– Он порезался, – сказал Двадцать Цикада. – Грибок попал в ранку. Но думаю, что его убил анафилактический шок, а не сам грибок. Он распространился не очень широко, и у кадета синюшность.
Еще один вопрос. Вопрос, который ей вовсе не хотелось задавать.
– А ты?
– Никаких порезов, никакого анафилактического шока, – быстро и кратко ответил Двадцать Цикада. – Через несколько секунд у меня будут уточненные сведения о том, насыщают ли эти споры воздух или нет. Корабль готовит мне диагностику воздушной среды, сведения приблизительные, но кое-что они скажут – и грибок, кажется, не очень счастлив.
– Счастлив, – категорично возразила Шестнадцать Мунрайз
– Его лишили хозяина, – сказал Двадцать Цикада, – и ему не очень нравится обитать в Шесть Ливне – или в его кровяном потоке. Он чахнет у меня на глазах.
– Может быть, ему больше понравится его мозг.
Девять Гибискус повернулась к Шестнадцать Мунрайз, шагнула в ее персональное пространство. Она использовала всю свою массу и размер, чтобы возвышаться, чтобы подчеркнуть свою власть.
– Мы не собираемся вскрывать черепную коробку одного из наших мертвецов ради экспериментов, – сказала она. – Вне зависимости от того, есть там чужеродные грибки или нет.
– Я ничего подобного не предлагала, яотлек, – сказала Шестнадцать Мунрайз и сумела сказать это оскорбленным голосом.
– Что же вы тогда предлагали?
– Я говорю, что грибок любит невральные ткани, там он чувствует себя стабильно. Наши враги могли послать этого в качестве ловушки – бомбы, жертвы. Я предлагаю проверить вашего шпиона и ее зверушку на анафилаксию или грибковые инфильтраты в мозгу. Вашего адъютанта тоже следует проверить. Яотлек, я не пытаюсь оспаривать вашу власть на вашем корабле, я просто боюсь того, что это все может означать. Отнеситесь к этому серьезно ради империи, если ради себя не хотите.
Она могла говорить очень искренне. Холодно, искренне и, скорее всего, настолько справедливо, что ее следовало изгнать – либо с «Грузика для колеса», либо из разговора.
– Мой адъютант, как вы это уже заметили, находится в зоне загрязнения, – сказала Девять Гибискус. – Я не могу отнестись к этому серьезнее, чем уже отношусь.
Шестнадцать Мунрайз кивнула и продолжила:
– А агент министерства информации? А группа сопровождения, которую вы послали с ней? Они уже вполне могли умереть или, возможно, сейчас распространяют грибок за пределами зоны загрязнения.
Девять Гибискус подумала, что Шестнадцать Мунрайз из тех капитанов Флота, чье командование всегда сопряжено с нагнетанием угрозы. «Параболическая компрессия», вероятно, утонченно настроенный корабль – натянут, как лук.
В интеркоме раздался голос Двадцать Цикады:
– Сомневаюсь, капитан Флота. Я получил результат атмосферного анализа корабля, в воздухе не обнаружено выявляемого уровня заражения. Какими бы ни были свойства грибка, распространение воздушным путем – его слабое место. Можете не сомневаться.
Девять Гибискус не могла бы говорить так спокойно и утешительно. Особенно если бы находилась по ту сторону двери медчасти.
– Пчелиный Рой, – сказала она, – подтверди, что ты считаешь свою смерть от грибкового заражения маловероятной.
Его смех прозвучал неожиданно, странно.
– Маловероятной, да. Но я не выйду отсюда раньше чем через шесть часов, когда я буду полностью уверен. Кроме того, капитан Флота права, моя дорогая, – асекрета должна быть осведомлена о возможности такого поворота событий.
– Если только она уже не в курсе, – мрачно сказала Шестнадцать Мунрайз.
Девять Гибискус довольно четко могла представить себе тела асекреты Три Саргасс и ее посла-ксенолингвиста из варваров, покрытые плесенью и уже много часов мертвые в той каюте, которую она им предоставила… Хуже того, могла представить тела своих солдат, находящиеся в разных местах «Грузика для колеса», и каждый из них – очаг загрязнения, если распространение уже идет. Но инородная дрянь не распространилась на Двадцать Цикаду… пока…
– Пора проверить, – сказала она. – Я распоряжусь, чтобы их доставили на медицинскую палубу, и мы все выясним.
Все остальное пока можно отложить на потом.
* * *
Махит проснулась от тепла – тепла в жилах, тепла общности, глубокого первобытного чувства нахождения рядом с другим живым существом в ограниченном пространстве. Не было ни секунды замешательства, никакого ощущения типа «давайте я почувствую это еще некоторое время, а потом уже подумаю, как здесь оказалась»: с первого мгновения, когда сознание вернулось к ней, Махит точно знала, где находится. Она лежала, тесно прижавшись к Три Саргасс на нижней койке их каюты тейкскалаанского флагманского корабля «Грузик для колеса». Ее коленные чашечки были прижаты к подколенным ямкам Три Саргасс, лицо закопалось в распущенный темный клубок волос Три Саргасс, ее голый пах – ложе для оголенного крестца Три Саргасс. Ее рука обнимает грудную клетку Три Саргасс, прижимая ее тело ближе. Сладкая боль между ее бедер.
Нет, Махит точно знала, где она, так же точно знала, что они сделали, и как она наслаждалась тем, что они делали, и как в секунды оргазма, чувствуя пальцы Три Саргасс внутри себя, увидела в золотом взрыве подернутые дымкой лица Девятнадцать Тесло и императора Шесть Пути и вспомнила совершенно иные физические ощущения в момент высшего наслаждения. Она ничуть не возражала против этого, просто нашла путь возвращения в себя настолько, что прижала Три Саргасс к матрасу и посмотрела, знал ли Искандр какие-нибудь трюки с оральным сексом, до которых она не додумалась сама.
<За мной только преимущество в двадцать дополнительных лет стажа, Махит, – пробормотал он. – Не думаю, что кто-то недоволен твоей нынешней техникой>.
Удивительно, каким похотливым голосом он мог говорить в их мозгу. Она зарделась, ее лицо горело, и она радовалась тому, что Три Саргасс либо спала, либо, как и она сама, притворялась, что спит, а потому никаких объяснений не требуется.
Как было бы хорошо, если бы они могли остаться здесь и ничего не объяснять или не сообразить вдруг, какая же это была дурная идея.
«Травинка, – подумала она с той же нарочитостью, с какой обращалась к Искандру, – если прежде ты не была скомпрометирована в глазах всех этих солдат, то будешь теперь».
А Искандр пробормотал ей в ответ:
<Ты скомпрометирована в такой же мере, Махит. Однако как ты объяснишь это Дарцу Тарацу?>
После этого все остатки желания исчезли: она почувствовала холод, ясность мысли и легкую тошноту, словно ее окунули в ледяную воду и вытащили. Ей вот уже двадцать четыре часа удавалось не думать о том, что она обещала Дарцу Тарацу – слишком много обрушилось на нее: культурный шок, ярость разочарования, протоколы первичного контакта, тепловой удар и по-настоящему хороший секс, именно в таком порядке. Очень хорошо было забыть о Дарце Тараце, о том, что ее глаза были теперь его глазами. О том, что она была здесь шпионом, внедренным на корабль, как осколок шрапнели, медленно пробиралась все глубже и глубже, к самому корабельному сердцу. О том, что она была здесь шпионом и получила приказ быть также и диверсантом, даже если не будет знать, против чего конкретно совершать диверсии…
