– Языкастая ты сука, – буркнул он. – Мне это по нраву.
Первый солдат бросился на меня. Как я и ожидала, он попытался выбить меч из моей руки размашистым, сильным ударом справа налево. Вместо того чтобы позволить нашим клинкам столкнуться, я уронила свой пониже, давая мечу солдата пронестись над ним. Моя маленькая уловка удалась – потеряв равновесие, он удивленно вскрикнул, а затем поскользнулся в грязи.
Я этого совсем не ожидала, но и не упустила возможность. Солдат был в доспехах, однако его шею ничто не защищало, и я вонзила меч прямиком в нее. Увидев, как глубоко вонзился клинок, я испытала удивление и отвращение. Острие, должно быть, уперлось в сустав шеи, потому что наткнулось на что-то твердое и остановилось. Солдат выпучил глаза, его лицо налилось кровью. Когда я вытащила меч, он схватился руками за рану, издавая ужаснейшие булькающие и хрипящие звуки, пока кровь бурлила в его горле.
Второй закричал что-то бессвязное. Было легко подумать, что эти солдаты представляли собой бездушные машины; но пусть они заслуживали и ненависти, и смерти, они испытывали чувства так же остро, как и я. Возможно, эти двое были близкими друзьями. При виде гибели товарища второго охватил безрассудный гнев, и он бросился на меня, на этот раз с легкостью выбив меч из моей руки и опрокинув меня на берег Гейл.
Я упала так, что мои волосы оказались в реке, а туловище легло на склон берега вверх тормашками. Я ощутила, как ледяная вода намочила мою одежду. Солдат, облаченный в тяжелые доспехи, прижал меня к земле, больно надавив на мои бедра коленями, и занес кулак, чтобы ударить.
– Слезь с меня, урод! – заверещала я, яростно вырываясь из-под него. Грязь в этом месте, и без того предательски скользкая, была покрыта речной пеной, отчего стала еще более склизкой; и благодаря моим лихорадочным брыканиям я смогла отчасти выползти из-под солдата. К несчастью, это означало, что я сползла еще дальше в реку, и мне пришлось поднять голову, чтобы не погрузиться ее в зловонные воды.
Солдат схватил меня за платье, подтянул к себе и ударил кулаком прямо в нос. Боль пронзила мое лицо, а затем и шею, когда моя голова запрокинулась назад. На этот раз я всем телом рухнула в Гейл, безуспешно пытаясь зацепиться руками за грязь у пояса.
Все было тщетно. Я сразу же поняла, о чем много недель назад говорил мне Брессинджер. Несмотря на то что весна уже подступала, вода все еще оставалась смертельно холодной, и она мгновенно вышибла воздух из моих легких. Я умела плавать, но была измотана, мое платье набрало воду и стало тяжелым, и я сомневалась, что смогу остаться на плаву больше, чем на полминуты. Удивительная ирония судьбы: мне грозила такая же смерть, как и та, что привела нас в Долину Гейл, – смерть леди Бауэр. Казалось почти поэтичным, что эта ужасная история закончится именно так.
Моя хватка ослабла, пальцы заледенели – я вонзала их в холодный берег, отчаянно ища, за что бы зацепиться, но у меня получилось лишь утащить с собой в воду пригоршни грязи. Я сразу же почувствовала, как меня утягивает печально известное коварное течение. Я испугалась, причем настолько, что мой рассудок покинул меня, и я стала взывать к моему убийце о помощи.
– Пожалуйста, – прохрипела я.
– Заткнись, – только и сказал он и толкнул меня глубже в воду.
Я снова попыталась выбраться из реки, но силы покидали меня так же быстро, как Гейл вытекала из города. Солдат, похоже, был вполне доволен одним видом того, как я медленно погибаю, и я всей душой возненавидела его. А затем вспомнила слова Вонвальта о том, что люди, которые умирают, окутанные ядовитым облаком злых чувств, в загробной жизни притягивают к себе хищных существ. Из-за этого меня внезапно охватил такой ужас, что я снова начала умолять солдата спасти меня. В тот миг я осознала, что любая жизнь была лучше того, что ожидало меня после смерти.
– Пожалуйста, – сказала я. – Я сделаю все, что ты захочешь. Только, пожалуйста, не дай мне умереть вот так.
– Сейчас я хочу лишь одного – увидеть, как ты утонешь, – ответил он.
Эти слова стали для него последними. Длинный узкий меч внезапно прорубил его шею на две трети, и он рухнул на землю. Его тело медленно, почти степенно скользнуло в реку и кануло в нее, как камень.
– В городе битва, а ты здесь купаешься, – сказал Брессинджер. Кто-то перевязал его раны – ну или хотя бы достойно попытался это сделать, – но он все еще был похож на ходячего мертвеца. Пристав протянул мне оставшуюся у него руку и бесцеремонно вытащил обратно на грязный берег. Затем он тяжело осел и несколько секунд переводил дыхание. – Я же говорил, что не допущу, чтобы с тобой что-либо случилось.
– Ну кое-что ты все же допустил, – сказала я.
Его лицо приобрело очень грозодское выражение – он одновременно опустил уголки губ и приподнял брови, что отчасти означало равнодушие, отчасти извинение.
Несколько минут мы сидели молча, слушая, как угасают звуки битвы. Вскоре вслед за ними стих и колокольный звон. Над городом снова повисла странная тишина. Ветер изредка доносил до нас запах горящих деревянных зданий и отвратительную, сладковатую вонь опаленных трупов.
– А ты, значит, не умер, – сказала я, не отрывая взгляда от реки Гейл.
– Пока нет, – подтвердил он.
Меня охватила дрожь. Ужасы и волнения дня постепенно отступили, и я осознала, что пережила его. Меня охватила удивительная смесь скорби и ликования, и мне одновременно захотелось смеяться и плакать.
– Ты так замерзнешь, – заметил Брессинджер, глядя на меня, промокшую и перемазанную грязью. – Надо бы подвести тебя к огню. Видит Нема, его сейчас в городе полным-полно.
Мы с трудом встали и начали пробираться через грязь, переставляя ноги и руки и копошась в ней, как обезьяны. На вершине берега я остановилась. Меня затошнило, и Брессинджер приподнял мои волосы на левой стороне головы, не тронутой ножницами мистера Макуиринка, чтобы они не запачкались рвотой. И хотя получилось у него грубо и неуклюже, так Брессинджер пытался проявить заботу.
– Я плохо себя чувствую, – сказала я, словно это не было очевидно. – Меня безостановочно лихорадит.
Брессинджер хмыкнул.
– Это пройдет, – сказал он. – Ты впервые ощутила вкус битвы. – Он кивком указал на труп первого солдата, пытавшегося напасть на меня. – Судя по всему, ты здорово справилась. Сэр Конрад будет гордиться.
– Он жив? – спросила я, осознав, что совершенно забыла о нем, и ощутив себя поэтому очень виноватой.
– Был жив, когда я его видел, – сказал Брессинджер. – Идем. Во мне осталось слишком мало крови, чтобы согреться самому.
– Так у тебя и тела, которое нужно согреть, осталось гораздо меньше, – сказала я.
Брессинджер хохотнул и легонько толкнул меня.
– Ну и острый же у тебя язык. Я рад, что ты выжила.
С этими словами мы поплелись через грязь, а день тем временем перешел в вечер, и небеса вскоре померкли.
