Мы пошли прямиком в выделенные нам покои. Там уже лежала наша одежда, выстиранная и высушенная за ночь.
– Хоть что-то в этом проклятом замке делается правильно, – резко сказал Вонвальт и начал со злостью запихивать свои вещи в сумки.
– Вы его арестуете? – спросила я. Мое сердце бешено колотилось. Я никогда прежде не видела подобной словесной перепалки. В них Вонвальт обычно разбивал своих оппонентов в пух и прах. Мне было тяжело видеть, как он потерпел поражение.
– Да, но не сейчас. Будь прокляты эти бредни об Ордене магистратов в Сове. Ордену не привыкать к борьбе за власть, но раз кто-то – пусть даже столь могущественный человек, как Вестенхольц, – осмеливается говорить с Правосудием в подобном тоне… это означает, что что-то неладно. Мне нужно поскорее выяснить, что произошло в последние годы. И я не могу сделать этого, пока мы торчим здесь, в заднице мира.
– «Мудрый человек сначала вооружится знанием, и лишь затем – мечом», – процитировала я.
Вонвальт посмотрел на меня и мельком улыбнулся.
– Кейн. Никто никогда не произносил более верных слов. Давай собирайся. А потом подготовь мне обвинительное заключение с отсрочкой исполнения приговора.
– На имя маркграфа? – спросила я. У меня вдруг пересохло во рту.
– Да, – ответил Вонвальт.
Мои руки дрожали, когда я потянулась за свитком пергамента.
– В чем он обвиняется?
Вонвальт был мрачен.
– В убийстве.
XI
Расследование возобновляется
«Даже острый глаз совы видит не все».
Старая сованская пословица
Времени у нас было немного. Вонвальт и я обсудили, как сформулировать обвинение. Я понимала, что часть сведений, которые он мне рассказал, были получены от трупа сэра Отмара, и, будучи не в силах скрыть мой ужас, содрогалась при мысли об этом.
Я писала быстро, но осторожно. Обвинительное заключение не всегда представляло собой длинный документ, но его нужно было составлять аккуратно, чтобы оно отвечало всем формальностям. Это относилось ко всем подобным документам, но в особенности к тем, в которых выдвигались столь серьезные обвинения – и к тому же против могущественного лорда Империи. Говорили, что перед сованской системой правосудия все равны так же, как и перед лицом смерти, однако, как это часто бывает, жизнь показывала, что принцип этот работал далеко не всегда.
За два года, проведенные с Вонвальтом, я составила несколько дюжин обвинений, однако в тот раз мне пришлось собраться и приложить все силы, чтобы унять дрожь в руке. Мое сердце бешено колотилось и кровь бурлила от волнения, пока я царапала на бумаге слова:
«Его Императорское Величество государь император Лотар Кжосич IV, по решению его Правосудия сэра Конрада Вонвальта из Ордена магистратов Империи, сим обвиняет маркграфа Вальдемара Вестенхольца в убийстве – или в подстрекательстве, или в попустительстве оному – сэра Отмара Фроста, леди Кэрол Фрост и других жителей деревни Рилл, находящейся в провинции Толсбург, совершенном в неустановленный день в пределах месяца Госса.
По сему обвинению и до приведения в исполнение обвинительного заключения маркграф Вальдемар Вестенхольц обязан предстать перед судом, дата и способ проведения которого будут установлены позже. В случае, если маркграф будет признан виновным, он сможет уповать лишь на высочайшую милость Императора».
Не кажется ли вам странным, читатель, что мы вообще потрудились составить это письменное обвинение? Учитывая те кровавые, беззаконные времена, которые вот-вот должны были наступить, желание соблюсти надлежащие правовые процедуры кажется смехотворным. Действительно, даже тогда Вонвальт имел право попросту казнить Вестенхольца, ведь тот сознался в содеянном. Однако существовали обстоятельства, мешавшие ему это сделать. Вестенхольц был могущественным дворянином, который обладал покровительством млианарских патрициев и преданностью саварцев. В то же время Орден магистратов обладал большим влиянием и все чаще ввязывался в политику, а Вонвальт, даже несмотря на его истовую веру в верховенство закона, не был дураком. Пусть ему и не нравилось, что магистраты впутались в имперские политические интриги, это не означало, что он мог закрывать на это глаза. Убить Вестенхольца было все равно что поднести спичку к бочке с маслом.
Существовали и другие причины, помимо практических. Законы общего права обычно требовали, чтобы лордов судили присяжные. Более того, Империя становилась все больше, и все больше людей оказывались лишь в дне езды от здания суда. Предполагалось, что когда-нибудь всех станут судить присяжные, и роль магистратов Империи как единоличных вершителей правосудия уйдет в небытие. Это уже происходило – наш двухлетний маршрут почти полностью пролегал по отдаленным провинциям, где мы разбирались с мелкими разногласиями простых крестьян, в то время как большие и малые города наводняло расцветающее судебно-правовое ремесло.
– Хорошо, – сказал Вонвальт, читая обвинительное заключение. Документ переполняла магия, и от него исходила почти осязаемая аура власти. Я гадала, какими же чарами была напитана бумага. – Очень хорошо, Хелена. У тебя превосходный почерк, ясный и читаемый. – Он нанес на лист сургуч, оставил на нем оттиск своей печати, затем скатал свиток и аккуратно убрал его.
Мы взяли наши вещи, облачились в путевую одежду и поспешили покинуть покои. Когда мы нашли дорогу к комнате, где разоружались, Вонвальт воссоединился со своим мечом, после чего мы снова вышли во двор, на морозный зимний воздух. Там наше внимание привлекло большое сборище солдат, каждый из которых был облачен в приметный черный сюрко с вышитой на нем белой саварской звездой. Среди них стоял неманский священник, одетый в потрепанную пурпурную рясу. Священник читал проповедь, и солдаты зачарованно слушали его.
Вонвальт жестом велел мне двигаться дальше, и лишь несколько минут спустя, когда мы дошли до стойл и начали седлать наших лошадей, он заговорил со мной:
– То были новобранцы храмовников, о которых нам рассказывал рыцарь за завтраком, – мрачно сказал он. – Плоды стараний Клавера.
Уже через несколько минут мы оседлали лошадей и выехали из ворот замка.
– Что вы будете делать с обвинением? – спросила я, когда мы поехали через город и оставили монументальную крепость Моргарда таять в утренней дымке позади нас.
– Отправлю ее из Бакира, – сказал Вонвальт. – Я хочу оказаться подальше от людей маркграфа – и от этих храмовников, – прежде чем мы пошлем ему нашу повестку.
– Вы думаете, что он отправит за нами людей? – спросила я и содрогнулась. Казалось, что всю свою жизнь я смотрела на мир сквозь тонкую завесу, а теперь ее сорвали. Поразительно, насколько хрупкими могут оказаться даже великие основы государственного устройства и как быстро мировой порядок может быть ввергнут в хаос.
Вид у Вонвальта был мрачный.
