Его пальцы освобождали одну пластину за другой. Он прижал большой палец к моему колену, ища ответную реакцию. Когда нашел ее, тут же потянулся к защитному щитку, пробитому вдоль моего плеча. Его пальцы были мокрыми и красными. Он нетерпеливо оттолкнул мои неловкие пальцы, оттянул горловину моего огнеупорного и надавил.
Я услышал, как обращаюсь к нему, используя неформальное «ты»:
– Ты знал ее?
Его лицо омрачилось:
– Да. Я знал ее.
Грифф произнес слово «знал» с такой яростью, от который волосы у меня на затылке встали дыбом. Он, нахмурившись, провел пальцами по темным кудрям. Он осторожно протер мою кожу, а затем снова надавил.
– Я рад, что вы убили ее, – пробормотал он столь тихо, что я не расслышал бы, если бы он не наклонился к моему уху.
Гриффу никогда не понять, что ответственность за этот выбор уже несколько месяцев не давала мне покоя, что именно из-за этого у меня потемнело в глазах и мы упали. Из-за страха, что ужасный выбор мог быть неправильным.
Он и представить себе не мог, какой вес возымели его слова.
Конечно, он был рад, что она мертва.
Джулия вещала об идеалах, которые она считала абсурдными, и о крепостных крестьянах, которыми владела. Я достаточно насмотрелся на ошибки моего отца, чтобы не соглашаться с ней, хотя у нас с Джулией и были расхождения в принципах.
Для Гриффа Гаресона это было больше, чем вопрос принципа.
Конечно, конечно, конечно.
Голос Гаресона остался низким, хотя и набрал силу:
– Я собираюсь заняться остальными. Иксионом, Роудом, всеми. Сначала драконы получат драхтаназию. Антигона достанет мне немного.
Слушая Гаресона, который ухаживал за мной с такой проворностью, приобретенной годами тренировок, необходимых, чтобы приносить пользу своему господину, я почувствовал, как сжалось мое сердце. Хотя еще совсем недавно я в ужасе отпрянул от Энни при упоминании о драхтаназии, сейчас я слышал в этом нечто иное.
Я услышал в голосе Гриффа отчаянную надежду народа, который поколение за поколением страдал от рук драконорожденных.
А следующие его слова заставили печаль расцвести в моей груди:
– Я собираюсь пощадить Дело сюр Гефира. Он… не такой, как они. Больше похож на вас.
Он застегнул мой огнеупорный костюм, не отводя от него глаз.
Я помнил Дело как очень доброго, необычайно задумчивого и неохотно идущего на насилие юношу. В то время как остальные дразнили Лаэртеса за то, что драконы отвергли его, Дело их останавливал.
Я выпрямился, борясь с головокружением, усилившимся от резкого движения, с болью, которая с удвоенной силой сдавила мое плечо. И мне вдруг стало важно, чтобы Гаресон понял то, что я собирался ему сказать:
– Грифф, ты выпустишь на свободу то, что не сможешь контролировать. Может статься, что выбор будет уже невозможным. Даже Атрей признает, что Дворцовый день вышел из-под контроля. Ты должен быть готов к этому.
Гаресон покачал головой. Его руки, покрасневшие от моей крови, сжались в кулаки. Он потянулся за спину, щелкнув пальцами своему огромному грозовику, который подошел к нему и присел рядом, нависая над ним:
– Я буду контролировать это.
В его голосе прозвучала резкость, не допускающая дальнейших споров.
Да и стоило ли заставлять его сомневаться в себе? Это то, что он должен был сделать.
Так же как я должен был убить Джулию.
Гаресон поставил сапог в стремя, собираясь запрыгнуть на своего дракона, и обернулся ко мне:
– Антигона уже нашла яд? Будет ли он у нее к нашей следующей встрече?
Изнеможение накатило на меня волной. Возможно, от потери крови. Или от осознания того, что мне необходимо было сделать. Я оперся на пятки, прижимаясь спиной к кирпичу.
– Когда вы встречаетесь в следующий раз?
– В конце недели. В новом году.
– Я позабочусь об этом.
ЭННИ
Пока я не столкнулась сегодня с Иксионом, я не представляла, каково это – ненавидеть кого-то с необузданной яростью, желать стереть его с лица земли. Желать, чтобы его сожгли.
Ублюдка, который отнял у меня Дака.
Я не уловила того момента, когда моя ярость обратилась яростью Аэлы, когда мы слились воедино. Я осознала лишь всепоглощающее желание, которое было намного больше меня, которое бушующим пламенем охватывало меня изнутри. Желание испепелить этого юношу. Полет Иксиона и Нитера казался довольно хаотичным, но не настолько, чтобы мы не могли их предсказать, – на каждую их попытку отвязаться от нас мы лишь теснее прижимались к ним. Мы затерялись в сплошной белизне облаков, и не было ничего, кроме Иксиона, Нитера, Аэлы и меня.
Нитер прижался к Аэле и не отпускал ее. Аэла пыталась освободиться, но он был слишком громаден, а его когти глубоко вонзались в ее тело, не отпуская свою жертву. И тогда она начала кусаться. Грифф сообщил мне имя дракона Иксиона, я видела шрамы от клыков Нитера на руках Гриффа, и теперь Аэла яростно цеплялась за бок Нитера, словно стремилась отомстить.
– В чем дело, Антигона, у твоего маленького крестьянского дракончика проблемы с пламенем?
Мы проигнорировали его, решив приберечь наш огонь на тот случай, когда он нам понадобится. Это то, в чем мы были хороши.
А пока мы будем кромсать их зубами.
Я вцепилась в седло Аэлы посреди белесых облаков, с трудом понимая, когда мы оказались боком, вверх ногами, снова боком, пока она всеми силами пыталась освободиться от хватки Нитера, пока мы взлетали и падали вместе с их беспорядочно бьющимися крыльями.
Но затем так же внезапно, как и появилось, облако рассеялось.
Мир бросился нам навстречу. И я поняла, что в нашей безумной борьбе мы позволили отбросить себя на юг. Мы больше не парили над Ферришской равниной. Прямо под нами раскинулся город.
И воздушный бой тоже. Остальные наездники были отброшены назад, как и я. Орудия на башнях Крепости были скрыты туманом, закрывающим обзор, но те, что находились на аврелианских стенах, могли стрелять. Там, зажатые между пушечными выстрелами и всполохами драконьего огня, мои наездники сцепились с наездниками Иксиона, как множество пищащих птиц. Резервные запасы грозовиков Кора развернулись, чтобы помочь Криссе с ее небесными рыбами и аврелианцами, и пары наездников, петляя между неуклюже летящими в тумане ядрами наших пушек, прикрывали друг друга, когда огонь одного из них иссякал. Однако моя задача – схватить Иксиона.
Я чувствовала каждый укол когтей и клыков Нитера, впивающихся в крылья Аэлы, а от ее пронзительных воплей стискивала зубы, словно ее боль передавалась мне. Но она продолжала кусать его в ответ, дожидаясь, когда он устанет настолько, чтобы мы могли нанести удар.
