– Я бы хотела поговорить с ней в освещенной комнате со стульями и столом. И с отоплением.
Десять минут спустя я сидела напротив Мегары в комнате для допросов. Охранник расположился в углу, положив руку на рукоять сабли. При виде его я повернулась к Вульфу:
– Я хочу поговорить с ней наедине.
– Представь, что его здесь нет, – сказал Вульф, пренебрежительно махнув рукой на охранника, а затем вышел из комнаты. Охранник остался.
Значит, за мной будут следить по приказу вышестоящего лица. Кого? Вульфа? Миранды Хейн, генерала Холмса? Самого Атрея?
Требовалось это для оценки моей работы или моей лояльности – не ясно.
– Похоже, ты на испытательном сроке, – заметила Мегара.
Ее длинные локоны были коротко и неаккуратно выбриты, кое-где виднелись клочья темных волос, как у плохо остриженной овцы. От нее исходил запах канализации. Тем не менее она казалась вполне жизнерадостной.
Я положила свой шлем на стол между нами.
– Я собираюсь задать тебе несколько вопросов. Если не соизволишь ответить, вместо меня их станут задавать другие. И их методы допроса будут более суровыми…
Мегара разразилась смехом, который оборвал мою заранее заготовленную речь.
– Тебе не нужно рассказывать мне, что здесь происходит, Антигона.
Гнев вспыхнул внутри меня, и какие-либо слова отошли на второй план.
– Тогда знай, что даже если ты не заговоришь, даже если они не убьют тебя, ты будешь оставаться здесь, пока город не забудет твое имя.
Мегара улыбнулась:
– А может, мой арест станет той искрой, которая подожжет сухой хворост.
Уверенность, звучащая в ее словах, наполнила меня странной яростью.
– Почему ты так решительно настроена поджечь этот город?
Мегара склонилась вперед:
– А почему ты так решительно настроена сохранить его? – Она вытянула вперед руки ладонями вверх, и в ярком свете лампы я увидела ее натертые наручниками запястья. – Я не единственная, кого они собираются вздернуть. Настанет и твоя очередь. Ты действительно хочешь, чтобы тебя повесили? Стрелять в простых людей, допрашивать заключенных девушек, говорить вдовам, что они не могут получить вторую продовольственную карточку из-за результатов теста? Подумай об этом.
Запах, исходящий от нее, от этой тюрьмы, слишком резко ударил мне в ноздри.
– Я бы предпочла, чтобы меня повесили за сохранение порядка, а не за его разрушение.
Улыбка Мегары расползалась на ее лице, подобно трещине.
– Жаль, – сказала она. – Мой путь веселее.
«Веселее».
Я попыталась вспомнить, когда в последний раз смотрела на свою медаль стражника и чувствовала за нее гордость.
Я сжала в кулаках бумагу, которую держала под столом.
– Так вот почему ты занимаешься этим? Потому что это весело?
Лицо Мегары исказилось гневом:
– Нет. Я делаю это потому, что страна заслуживает лучшего. Потому что мой отец истек кровью на улицах во время резни в Саутсайде. Потому что моя мать была арестована за то, что осмелилась сказать правду.
– Режим никогда не мешал говорить правду о массовых убийствах при Триархах, – огрызнулась я.
Мегара прыснула слюной в ответ.
– Резня в Саутсайде была не до Революции. Это случилось после.
Я пристально посмотрела на нее. Стражник позади нее стоял неподвижно и невозмутимо, словно статуя.
– Я никогда об этом не слышала.
Мегара усмехнулась:
– Конечно же, ты не слышала. Об этом официально не сообщалось. Это случилось после того, как Атрей распустил Народное Собрание и ввел институт стражников. Продемократические фракции взбунтовались, городской страже приказали положить этому конец, что они и сделали. По старинке.
– Это не…
Я остановила себя прежде, чем успела сказать «возможно», потому что такое действительно было возможно. Министерство Пропаганды полностью контролировало выдачу информации и способно было полностью скрыть правду, дискредитировать доказательства и арестовать любого, кто пытался говорить об этом.
– Моя мать исчезла после того, как начала предавать огласке то, что случилось, – продолжила Мегара. – Через год ее выпустили, превратив сначала в тень. Что, я полагаю, случится и с Ричардом Тиндейлом, когда это место расправится с ним. Как моя мать, как я, он исчез без суда и следствия, потому что Комитет по Перевоспитанию работает в условиях строжайшей секретности.
В ее глазах полыхал огонь, когда она уставилась на меня, как будто знала, что только я виновата в том, что его забрали. Я наконец-то поняла ее точку зрения. Мегару не волновала вина Тиндейла или ее отсутствие. Мегару беспокоила легкость, с которой мой рапорт заставил его исчезнуть.
Все это выглядело настолько реальным, что вызывает беспокойство.
Зубастая ухмылка Мегары расширилась:
– Вот что бывает, когда нет свободы прессы, Энни.
Она, не спрашивая разрешения и с легкой снисходительностью, назвала меня коротким именем, что привело меня в чувство.
Даже если заговор Мегары и можно было чем-то оправдать, это не меняло того факта, что Отверженные раскрыли государственную тайну нашим врагам и что нелегальный печатный станок – угроза национальной безопасности. А если не выясню я, то Министерство Информации найдет другой способ разговорить ее и добиться ответов.
Покончи с этим, отпусти ее, а потом ищи ответы.
Сделай все, что нужно.
– Тебе будет стыдно, если твоя семья пострадает еще больше.
Я протянула через стол лист бумаги.
Она посмотрела на список имен, моргнула, а затем побледнела:
– Вы не посмеете.
– Если Министерство так спокойно скрывает своих жертв, почему бы ему не пополнить список? Ты сама сказала. Я с остервенением стреляла по гражданским. Почему я должна сделать исключение сейчас? Лекс, Катарина, Вэл Лазаре…
– Ты этого не сделаешь, не можешь…
Она была права: по закону я ничего из этого сделать не могла, но в ее глазах я увидела, что она не уверена в этом.
– Хочешь знать, каково это – смотреть?
Глаза Мегары распахнулись так, что стали видны белки. Я протянула руку за голову и схватила себя за волосы:
– Меня держали вот так. Сначала ты слышишь крики, но крики стихают, когда они начинают задыхаться…
Мегара вскочила со своего места так резко, что ее стул отлетел назад. Охранник шагнул вперед и дернул ее назад, когда она бросилась ко мне через стол.
– Ты животное. Грязная, ужасная, бессердечная тварь…
