Я продолжил молчать, и Иксион дернул сильнее. Мой лоб коснулся пола.
– Иксион, дракона ради, – отозвалась Феми.
И это значило, что Дело был слишком напуган, чтобы что-то сказать.
– Я спросил тебя, что она говорила, Грифф.
Я ответил ему, прижимаясь лицом к ковру, а затем по настоянию Иксиона повторил свои слова на родном языке. Я услышал нориш так, как слышат его они – грубо и непристойно. Оглушительное фырканье Роуда рассекло воздух.
Я ненавидел этих людей за то, что они приучили меня стыдиться собственного языка.
– Я было решил, – продолжил Иксион, – что ты будешь скорбеть куда дольше, прежде чем прыгнешь в постель другого драконорожденного, чтобы согреться, но ты, видимо, просто не смог устоять.
Я ждал, считая вдохи, что случится дальше, но на счет «три» Иксион отпустил мои волосы.
– Чего ты ждешь? – подначивал он. – Наливай вино гостям.
* * *
Я пытался – правда, безуспешно – читать письмо Фрейды, пока разливал вино по бокалам. Оно слишком часто переходило из рук в руки, а почерк так сильно был не похож на почерк Антигоны, что я едва улавливал смысл слов.
И, кроме того, я с трудом сдерживал дрожь в руках.
Дело сидел как затаившийся заяц, опустив взгляд, даже когда я наливал ему вино. Когда он одним из первых собрался уходить, Роксана громко и пьяно пожелала ему спокойной ночи, и в ответ он отвесил сдержанный поклон. А после его ухода ее смех превратился в истерику. Она пролила вино и потребовала меня вытереть его.
Это продолжалось в течение нескольких часов. Ночь медленно перетекала в утро, снаружи уже слышались крики чаек, когда Иксион и Роуд, последние из оставшихся гостей, наконец-то упившись вдрызг, упали замертво. И только тогда я, словно влекомый невидимой силой, на негнущихся ногах отправился к покоям Дело. Я едва успел постучать, как он открыл дверь и, пробормотав мое имя, втащил меня внутрь.
– Прости нас, – пробормотал он. – Прости меня.
Я не спросил его за что. Не сказал, что он должен был что-то сделать, когда Иксион прижал мое лицо к ковру. Но когда прижался к его губам, мой поцелуй был полон жестокой страсти. Как будто я хотел, чтобы он почувствовал всю мою боль.
Дело позволил. Позволил мне сделать это. А потом еще крепче обнял меня.
– Грифф, – прошептал он, прижимаясь щекой к моей щеке, на которых я почувствовал влагу. – Обещай мне… что бы ты ни планировал, что бы ни случилось с нами в конце… не дай им навредить Феми и Этело.
«Что бы ты ни планировал».
Я мог отрицать это. На долю секунды я подумал поступить именно так.
Но правда казалась столь драгоценной редкостью, что мне хотелось лелеять ее, наслаждаться ее близостью, как он наслаждался моей.
– Не позволю.
– И Гефира…
Гефира. Его небесная рыбка. Партнер Спаркера по спаррингу.
Я поцеловал его, потому что не мог ничего обещать ему, и он сдержал рыдания.
Он и не подумал просить пощады для себя.
* * *
На следующий день после вечеринки Иксиона я направился к Брэну, где застал вместе с ним Фионну. Не просто в его компании, а с ним: одной рукой он обнимал ее, пока они сидели у маленького очага вместе с бабушкой, матерью и братьями. Они поднялись, увидев меня, и длинная ручища Брэна снова обхватила ее за талию, спустившись с высоты его роста.
– Я должен вам кое-что рассказать.
– Нам тоже есть что сказать, – улыбаясь, отозвалась Фионна. – Давай выйдем.
Семья Брэна проживала на окраине деревни клана Туррет, недалеко от карьеров. Мы пробрались по сугробам вниз, к бухте, где маяк пронзал светом самый длинный полуостров, и остановились среди укутанных снегом скал, глядя на карстовые колонны Туррета и Нага, а чуть дальше, за поворотом, виднелась полусонная фигура Кнолла. В детстве, когда мы только начинали обучение, мы вместе приходили сюда и тайком вылавливали хозяйских устриц; тогда же нас перестало волновать наше разное клановое происхождение, потому что, став оруженосцами, мы создали свой собственный клан.
– О чем ты хотел рассказать? – спросила Фионна.
– Вы первые.
Брэн взглянул на Фионну и, когда она кивнула в ответ, перевел взгляд на меня.
– Фионна ждет ребенка, – ответил он.
Я смотрел на нее, наблюдая, как на ее улыбающемся лице одновременно отражается множество чувств: страх вперемешку с гордостью, радостью и надеждой. И хотя я мог придумать дюжину причин, почему это не просто плохая, а самая ужасная новость на свете, я почувствовал, что улыбаюсь, потому что сердце наполнилось неподдельной радостью, которую даже страх не мог заглушить.
– Они знают?
– Нет. – В сорвавшемся с губ смешке Брэна послышалось отчаяние. – И даже если скажем, что ребенок от другого, мы не уверены…
Позволят ли наезднице оставить ребенка.
– Поздравляю, – сказал я Фионне.
Она улыбнулась мне, одной рукой держась за живот, а другой сжимая ладонь Брэна.
Эта улыбка, подумал я, могла бы растопить тысячу сердец, если бы только Повелители драконов увидели ее.
На мгновение я увидел невидимые нити, связывающие нас вместе подобно цепям: Фионну с ребенком, Брэна и Фионну, Брэна и Фионну с их семьями, меня с Аггой, Аггу с Беккой и Гаретом, наши семьи друг с другом, связанные между собой этим островом и самым слабым нашим местом – любовью к близким.
Но это только закалило нас. И пусть соперничество, которое они использовали для разобщения наших кланов, разобьется вдребезги. Меня, происходящего из клана Наг, Брэна из клана Туррет, Фионны из Кнолла и остальных оруженосцев из других кланов будет объединять то, что мы – наездники драконов и истинные норчианцы.
– Я встречался с Первой Наездницей Каллиполиса, – сообщил я.
– Ты? – переспросил Брэн, а в его голосе послышалась крайняя степень оскорбительного недоверия. – Хитрый сукин сын!
Моя улыбка стала только шире.
– Как? – спросила Фионна.
Я потянулся к горловине своей рубашки, откуда вытащил цепочку с ключом от цепи Спаркера. Их глаза округлились.
– Где ты его взял?
– Дело дал.
Фионна бросила на Брэна взгляд, похожий на тот, которым Феми обменялась с Этело две ночи назад.
– Грифф и его драконорожденный, – произнесла она.
После вечеринки Иксиона мне наскучило выслушивать замечания о моих наклонностях.
– Это другое.
Фионна тронула меня за плечо. Насмешка испарилась из ее голоса.
– Я знаю.
Мгновение я смотрел на прибой, чувствуя ее руку на своем плече и воспоминания, которые она хранила. Годы унижений, ожогов и страха.
