Онлайн книга «Ярость огня»
И сейчас я старалась не захлебнуться своим недовольством, спасаясь мыслями о предстоящей встрече с Гриффом.
С Гриффом меня не посещали мысли, что я неправильно выполняла свою работу. Я учила его читать и размышлять о Революции, мне не нужно было метаться между добром и злом, пытаясь сделать выбор, а после я возвращалась домой, согретая мыслью, что поступила совершенно правильно.
Я просто это знала.
Драконы тоже знали. Однажды ночью мы увидели, как Аэла ухватилась зубами за намордник Спаркера. Он был настолько больше, что ей пришлось привстать на задние лапы, чтобы дотянуться до него. Она осторожно грызла намордник, словно кость. Спаркер сидел совершенно неподвижно.
Она пыталась снять с него намордник.
Грифф застыл, и его лицо исказилось от такой боли, что мне стало трудно на него смотреть.
Когда я перевела взгляд на Аэлу, мне пришла в голову одна мысль: она могла бы его снять.
– Она могла бы расплавить металл своим пламенем. А затем перекусить.
Грифф сглотнул. Его зрачки расширились, а на его лице застыла неведомая мне раньше тоска.
Здесь, в дюнах и вдали от воды, было достаточно тепло для того, чтобы Аэла могла изрыгнуть пламя. Она сделала пробный вдох, выпустив из своей пасти свечение.
Но Грифф закрыл глаза и покачал головой. Почесал челюсть, словно старался отогнать навязчивую мысль.
– Я не могу. У нас… у нас будут неприятности.
Я услышала проскочившее в его голосе разочарование. Я присвистнула, приказывая Аэле перестать. Спаркер расстроенно заскулил. Грифф пробормотал его имя, и Спаркер подполз к нему, изо всех сил прижимаясь к хозяину.
– Не сегодня, милый.
Он принялся почесывать подбородок Спаркера под намордником, наполовину отвернувшись от меня, словно пытаясь сохранить в тайне свои чувства.
Я наблюдала за ним, погрузившись в размышления. Я по-прежнему разрабатывала план повторения Сиротской ночи, но сейчас поняла, что здесь нужно предпринять кое-что еще.
– Когда принесу драхтаназию, мы заставим Аэлу сломать намордник Спаркера. И по возвращении он освободит от намордников остальных драконов оруженосцев. Мы отравим их драконов и освободим ваших.
Грифф склонился над Спаркером, почесывая ему живот, пока дракон катался по песку.
– Есть риск, что кто-то из драконорожденных заметит, что Спаркер без намордника, – ответил он. – Лучше, если вы с Аэлой прилетите и сделаете все сами. Ты немного говоришь на норише, не так ли? Моя племянница будет в восторге, если вы придете. Да и большинство норчианцев, если честно, обрадовались бы.
– Мне? Почему?
Грифф фыркнул:
– Шутишь? Нам пришлось запретить детям играть в тебя.
– Но я… – Я сглотнула, не в силах произнести то, что закралось мне в голову. – В тех укреплениях, по которым мы стреляли, были норчианцы.
Грифф сморщился:
– Любой, у кого есть хоть капля ума, знает, кто в этом виноват. Суть в том, что ты – легенда.
Я настолько привыкла к ежедневным плевкам и оскорблениям со стороны каллиполийцев, за распределением продовольствия которых мне было поручено следить, что сначала мне показалось, что он шутит.
Когда я осознала, что это не так, мои глаза начало щипать.
Грифф заметил это.
– Прости, я не думал, что тебя это расстроит.
– Нет. Дело не в этом. В Каллиполисе я не в почете у народа.
Глаза Гриффа округлись:
– Но ты объединяешь в себе все то, что обещала Революция!
Его волнение было так велико, а слова так сильно напоминали послания прессы из Министерства Пропаганды, что я начала смеяться. Затем мои мысли возвратились к женщине, преследующей меня на продуваемой ветрами площади, к Отверженным и их листовкам, к карте наших зернохранилищ, изображенной на потрепанной бумаге. Меню потенциального насилия, напечатанное моими друзьями. Пауэр, сжимающий листовку в кулаке. «Мы должны что-то делать».
– Возможно, когда-то так и было. Теперь я в ответе за принуждение и насилие.
Товарищ по оружию
ГРИФФ
Мне следовало знать, я должен был понимать, что это не продлится вечно, но проблема заключалась в том, что счастье приводит к расстройству памяти. Ты не можешь вспомнить, что было раньше, и не можешь представить, что будет после. Как в один из солнечных дней, выдавшихся между неделями проливных дождей, посмотрев на безоблачное небо, трудно поверить, что солнце снова исчезнет.
Я вырос, зная о зиме как о времени, когда голод становился безжалостным, леденящий холод проникал до самых костей, а каждый раз, когда близкий человек кашлял, ты молился, чтобы недомогание не переросло в лихорадку.
Но этой зимой, казалось, все шло как должно.
По утрам я прислуживал Иксиону, а в редких случаях тренировался в воздухе, потому что холодный ветер и снег по большей части делали спарринги с драконами невозможными. Я смотрел на бумаги, которые он небрежно подсовывал мне и посылал вручить кому-нибудь, наблюдая, как неизвестные ранее символы превращались в буквы, которые я теперь знал, буквы – в звуки, звуки – в слова. Но пока еще недостаточно быстро. Но скоро. Скоро у меня появится информация, которая будет полезна Антигоне. Иксион часто писал бассилеанской принцессе, и ответы приходили столь быстро, как позволяли торговые корабли, прибывающие к нам из Васка.
Я пытался подобрать слова, чтобы рассказать об этом остальным. Агге, дедушке и, что самое главное, другим наездникам смирения. Но всякий раз, когда я собирался рассказать им, безумие происходящего – встречи с Антигоной в глухой ночи, ключ Спаркера, нагревающийся в моей ладони, – не позволяло мне раскрыть рта.
Я не знал, как им сказать. А представляя, как мы восстаем против собственных хозяев, я думал о Дело.
Эта мысль до такой степени не давала мне покоя, что каждый раз, когда Антигона приходила в дюны и извинялась за то, что еще не нашла драхтаназию, я чувствовал облегчение. Потому что все это: ночи, проведенные с Антигоной, секреты, которые тяжким грузом оседали на моей душе, – ничто по сравнению с ощущением счастья, охватывающим меня, когда я тайком пробирался к нему.
Отчасти это напоминало мне то, что происходило между нами с Джулией: тихие прогулки по темным коридорам, прерывистое дыхание, когда я переступал порог, повисшая тишина. Кровать, такая огромная и мягкая, что в ней можно было утонуть, согретая телом возлюбленного; одеяла, мерцающие в отблесках пламени камина.
Но все остальное – совершенно другое. Когда мы находились рядом, я не мог насытиться наслаждением, которое Дело дарил мне, и хотел все больше и больше. Он с такой щедростью отдавал мне себя, в то время как Джулия умела лишь брать. Я чувствовал, как с каждым прикосновением, поцелуем и вздохом заново учусь понимать, что такое настоящая любовь.