То, что происходило в течение следующего часа, казалось странным искажением моих ежедневных обязанностей стражника.
Мешки с хлебом, испеченным из украденной муки, ждали в подвале вместе с корзиной, набитой зелеными платками. Лазаре назвал улицы, и члены группировки Отверженных распределили их между собой, а затем взяли по мешку и шарфу для сокрытия лица. Раздавались радостные крики, и Отверженные с нетерпением дожидались момента, когда отправятся в город, чтобы оставить хлебные дары на ступенях ничего не подозревающих бедняков. В отличие от раздачи продовольственных карточек, которой обычно занимались стражники, здесь присутствовало нечто благородное, поступок, которым можно гордиться, а не чувствовать себя виноватым.
Но мне не давал покоя другой вопрос: хлеб, испеченный из краденого зерна, получит лишь тот, кому повезло, что их улицы находятся в нескольких минутах ходьбы от «Мизантропа», что они всего-навсего живут по соседству с тем, кто осмелился ограбить городское зернохранилище. Металлическое расслоение было несправедливым, но и это бессистемное продовольственное перераспределение тоже…
Проследив, как Отверженные один за другим исчезали в ночи, мы с Кором вернулись по темным улицам во Дворец.
– Мегара не скажет тебе этого, – заговорил Кор тихим голосом, чтобы не потревожить спящий город. – Она ни с кем не говорит об этом. Но ее мать была арестована Комитетом по Перевоспитанию, когда ей было… восемь? Девять? Она провела около года в Подземелье. Мегару воспитывал Лазаре. И даже после, потому что, если верить слухам, ее мать так и не смогла… оправиться.
Значит, не только у меня были личные претензии к режиму Атрея. В Подземелье располагалась штаб-квартира Министерства Информации и типография «Народной газеты», там же Комитет по Перевоспитанию содержал политических заключенных.
– За что была арестована ее мать?
Кор покачал головой:
– Этого мне неизвестно.
Над нашими головами ярко светили звезды, а свежий зимний воздух пощипывал лица.
– Я думаю, они действительно верят в то, что делают, – сказал Кор.
Я услышал отчаяние в его голосе, желание верить вместе с ними. Но у меня не хватило духу сказать, что Атрей тоже верит в то, что делает.
* * *
Со дня Праздника Четвертого Ордена в моем почтовом ящике скопились ворохи приглашений от Доры на вечеринки на Яникуле, которые я даже не просматривал. Я начал открывать конверты, отвечать на них, принимать каждое приглашение на званый ужин или вечеринку, на которые звали меня представители золотого сословия. Начал подписываться на все визиты для поддержания боевого духа горожан, которые Министерство Пропаганды могли мне предложить. И начал писать статьи для листовок Отверженных, чтобы передавать их Мегаре Роупер между уроками.
Я говорил себе, что если у меня было лицо, за которым люди наблюдают, и голос, к которому они прислушиваются, то я должен их использовать. Я не должен позволить талантам моего отца пропасть почем зря. Я буду использовать их, чтобы искоренить свойственное ему аристократическое высокомерие, сорняками которого порос весь этот режим, и бороться за справедливость, о которую вытирала ноги моя семья, а теперь и Атрей.
Я убеждал себя, что могу применять таланты отца, не становясь при этом похожим на него.
В день выхода первой статьи Энни нашла меня в трапезной за завтраком. Она села напротив меня и сложила руки на столе. Прошло больше недели с похорон погибших стражников. Больше недели с тех пор, как мы проснулись в одной постели, а потом перестали разговаривать. Я взглянул мимо нее на Пауэра, исподтишка наблюдающего за нами и наполняющего миску четырьмя положенными ему черпаками каши – полный паек золотых. Мы с Энни полностью перешли на пайки для железного сословия. И она, и Пауэр были одеты в огнеупорные костюмы, как будто только что вернулись с ночного дежурства. У Энни залегли темные круги под глазами.
Последние несколько ночных дежурств она проводила с Пауэром.
Она положила последнюю листовку Отверженных на стол между нами. Я впервые увидел напечатанную статью, и один только вид ее вызвал во мне трепет триумфа, который, я знал, Энни заметила на моем лице.
– Появился новый рупор Отверженных, – сообщила Энни. – Называет себя Сыном Революции и выступает за восстановление Народного Собрания.
Я отправил в рот ложку каши.
– И что ты об этом думаешь?
Энни перекрестила пальцы.
– Я думаю, что деятельность Отверженных незаконна. Думаю, что мне нужно готовиться к войне с Новым Питосом. У меня нет времени на обсуждение статей.
Я открыл было рот, чтобы поспорить с ней, но вместо этого из него вылетело нечто иное:
– Тогда начни тренироваться со мной.
Тренируйся. Готовься к следующему разу. Потому что я не хотел, чтобы случилось, как в прошлый раз, когда я оказался не готов и все полетело к чертям. Если я собирался предпринимать какие-то действия, то не было никаких причин, по которым я не мог действовать на обоих фронтах. И в городе, и на войне.
Энни тяжело вздохнула, словно ожидала чего-то другого и не знала, как справиться с разочарованием.
– Хорошо.
Как бы мы ни притворялись, что нам была безразлична предстоящая тренировка, драконы нас раскусили. Пэллор и Аэла пришли в восторг, осознав, что мы задумали. Их крылья подрагивали, зимний воздух наполнился паром от их дыхания, когда мы встретились в небе над Орлиным Гнездом. Их восторг немного утихомирила холодность Энни, с которой она задала мне вопрос, пока мы парили в воздушных потоках:
– Появление Народного Собрания будет означать отмену металлической системы?
Значит, она действительно читала статью.
– А тебе не кажется, что… может, ее следует отменить?..
За последние несколько недель я настолько уверился в этом, что меня даже удивило, когда Энни нахмурилась:
– Я не знаю. Люди рождаются с разным уровнем интеллекта и способностей, не так ли?
– Дамокл сказал, что мы все одинаково достойны…
Энни поморщилась:
– То, что написал какой-то старый философ, не делает это правдой жизни. В противном случае… что бы тогда с нами случилось? Мы попали сюда благодаря результатам металлического теста.
Она жестом обвела нас, драконов, на которых мы восседали, арену внизу и дворцовый комплекс. Из-за снега, покрывающего землю, сверху это все напоминало перевернутый глазированный торт. Я с неожиданным удивлением понял, насколько по-разному мы должны были воспринимать металлический тест: я думал о нем как о быстром возвращении назад – на свое законное место, но для Энни это была возможность получить то, чего она никогда бы не добилась иным путем.
– Мы бы по-прежнему оставались стражниками. И у нас все так же были бы драконы.
Энни медленно поглаживала бок Аэлы.
