– Так как же мы это сделаем? Как свергнем их?
Антигона сделала паузу, убирая сапог подальше от влажного кострища.
– Я думала об этом. Вы, оруженосцы, отвечаете за содержание драконов, не так ли? И это включает в себя кормление?
Я согласно кивнул.
Антигона захлопнула свой ранец.
– Тогда мы должны сделать это так, как сделали революционеры в Каллиполисе. Отравить половину флота.
Казалось слишком простым, чтобы в это поверить, и мне бы обрадоваться от того, насколько все легко.
Вместо этого мне стало нехорошо.
– Умертвить драконов. – Мой голос прозвучал спокойно.
Я каждый день ухаживал за этими животными. Разводил для них корм и выгребал навоз, чистил их. Невозможно не испытывать здорового уважения к созданиям, с которыми проводишь столько времени вместе.
Антигона кивнула. Похоже, она тоже думала об этом.
– Знаю. Это… ужасно. И для их наездников тоже. Во времена нашей Революции это называли Сиротской ночью.
Меня передернуло от этого слова. Антигона оживилась:
– Война – это ужасно. Отдавать драконов плохим людям – ужасно. Не существует гуманного решения, Грифф.
Я посмотрел в тоскливый янтарный глаз Спаркера, взирающий на меня через этот ужасный намордник, и спросил:
– Им будет больно?
Лицо Антигоны смягчилось:
– Нет, если мы используем драхтаназию. Но мне нужно выяснить, где ее достать.
Она, казалось, почувствовав, что мой ужас не отступает, ткнула пальцем в наших драконов. Указала на их крылья, клыки и когти, на тело весом в несколько тонн.
– Я уверена, что ты полюбил их, Грифф, но, в конце концов, они – оружие. Настроенное на волю одного Повелителя драконов, который без каких-либо сомнений направит это оружие против тебя. – Она говорила об этом с таким воодушевлением, словно думала, что это было понятно лишь ей одной.
Но это не так. Может быть, там, откуда она родом, но не на Новом Питосе. Я закатал рукав:
– Ты думаешь, я этого не знаю?
Антигона, посмотрев на шрамы и вмятины, оставленные клыками Нитера, округлила глаза:
– Меня кусали, жгли и грызли столько раз, сколько приказывал мой господин. Я служил мишенью во время тренировок в загоне, бегал по кругу, пока не иссякали силы. Видел, как моих друзей сбрасывали с драконов. А после мне приходилось чистить, кормить и разгребать дерьмо драконов, которые это делали. Не надо говорить мне, на что они способны.
Глаза Антигоны сияли ярко, она тяжело дышала. Хорошо. Я опустил рукав.
– Возможно, я слишком добр к чудовищам, но я не дурак и не трус. Дайте мне яд, и я сделаю это.
Я видел, что смог рассеять долю ее сомнений, хотя мои собственные все еще не давали мне покоя.
Я знал, что во флоте находился один дракон, который никогда не причинит мне вреда, чей Повелитель никогда не прикажет ему напасть на меня и в чьих глазах я буду выглядеть и трусом, и дураком.
Но я и так был дураком сегодня ночью, счастливым, влюбленным дураком, целующим его в темноте.
Как я мог поступить подобным образом с Гефирой, с Дело?
20
Секреты между нами
ЛИ
Мегара сообщила мне пароль и адрес паба на границе Саутсайда и Хаймаркета, которым владел ее дядя. Здесь мы с Кором впервые должны были встретиться с Отверженными. Первое официальное постановление Министерства о группировке Отверженных пришло ранее в тот же день. Указ, предназначенный для всех подразделений Внутреннего Дворца, будет напечатан в завтрашних выпусках «Золотой газеты» и «Народной газеты».
Самопровозглашенная группировка Отверженных – враги Революции. Общение с ними запрещено. О врагах Революции следует сообщать в Министерство Информации, куда в дальнейшем их вызовут для беседы и принятия исправительных мер.
Я смотрел на памятку и думал о том, что мне нужно поговорить с Энни.
Единственное, что я знал о встрече, на которой мне предстоит присутствовать, – это то, что она была незаконной. И пусть я больше не собирался соблюдать законы нынешнего режима, нарушать их сейчас, многим рискуя, да к тому же делая это за спиной у Энни, было вдвойне безрассудно. Я направился в кабинет Первой Наездницы, как вдруг услышал голоса из арсенала.
Энни и Пауэра.
– Я все думаю, может, нам рассказать Холмсу? – сказал Пауэр.
– Если мы скажем, он запретит. Ты его слышал. «Норчианцы – наши враги, как и их хозяева». Так что это останется между нами.
Я застыл возле арсенала, представляя себе разговор внутри. Мне никогда не приходилось слышать, чтобы Энни говорила так с кем-то, кроме меня. Доверительно и одновременно насмешливо. Этот тон всегда ассоциировался у меня с нашими разговорами наедине.
– Ладно, хорошо, – согласился Пауэр.
Я также впервые услышал, чтобы Пауэр разговаривал по-человечески.
До меня донеслись позвякивания снаряжения, снимаемого с крючков, звуки расстегиваемой и сбрасываемой на пол униформы. По одним только звукам я мог представить себе, каково это – находиться в арсенале наедине с напарником по дежурству, переодеваться перед ним, как будто никто из вас об этом не думает, хотя только об этом и думали оба.
Энни секретничала с Пауэром, раздевалась перед Пауэром…
Самое забавное, что случайно став свидетелем предательства Энни, я сразу же потерял желание рассказывать ей о предстоящей встрече с Отверженными. Я развернулся и отправился на поиски Кора.
Он сидел на затемненной, опустевшей террасе и просто смотрел на указ.
– Если ты все еще в игре, то и я тоже, – сказал я.
На его лице появилась зловещая ухмылка, и это поразило меня, потому что последние дни его лицо было мрачным и словно бы онемевшим. Час спустя мы направились на запрещенное собрание Отверженных.
Выходя глухой ночью из Дворца вместе с Кором, я вдруг задумался о том, что Энни и Пауэр скрывают от Холмса. С кем она хотела меня познакомить, пока Мегара не помешала нам? Но, размышляя об этом и терзаясь от ревности, я понял, что мне совершенно не хочется обсуждать тайные дела Энни с Кором.
Паб семьи Роупер назывался «Мизантроп», и собрание Отверженных проходило в одной из верхних комнат за столом, где собралось уже около дюжины молодых людей. Шторы были задернуты, а свечи в центре стола отбрасывали яркие блики на лица собравшихся. Заняв место во главе стола, Мегара объявила:
– Ну вот и свершилось. Мы официально вне закона.
Одобрительные возгласы прокатились по помещению, как будто она произнесла тост. Мегара ухмыльнулась. Она достала корзину и, расстегнув свой золотой браслет, бросила его на дно.
