Мы будем посещать занятия, делать домашние задания, патрулировать город.
Делать все то, что делали раньше, но уже без некоторых из нас.
Я ждала, что Ли придет ко мне. Он не пришел.
Думала, что, вероятно, он не просто сдерживал Кора, когда тот говорил мне все эти вещи. Возможно, он был согласен с ним.
И я не винила его.
ЛИ
Тела павших были выставлены для прощания, которые охраняли осиротевшие драконы, а смотрители тем временем лечили их порезы и ожоги. Я направился в лазарет, чтобы рассказать Криссе, что произошло. Она слушала меня, не перебивая, тихо плача. И хотя я не говорил о своих чувствах, она обо всем догадалась.
– Вы все вините себя. Ты, Энни, Кор.
Я проглотил ком в горле, не в силах ответить ей, снова думая о том, что все могло бы обернуться иначе, будь я в состоянии сражаться, окажись я там, чтобы что-то изменить…
Мне повсюду мерещились те трое погибших. В пустых местах за столами в трапезной, в опустевших кроватях в общежитии, в тишине застекленной террасы, которую раньше нарушали их голоса. Дак никогда не был моим близким другом, но он всегда был частью событий – рядом с Энни, в тени Кора. Смеялся, улыбался, даже когда ему было страшно.
Дак освещал все вокруг.
– Это была не твоя вина, Ли, – сказала Крисса.
Я кивнул, не в состоянии вымолвить ни слова. И в сотый раз задался вопросом, почему Энни не пришла.
В утро похорон я сидел за столом, подперев его ногами, с раскрытой передо мной книгой, словно оправдывающей мое бездействие, когда меня застала Алекса и сообщила, что Энни заперлась в женском туалете.
– Она звала меня?
– Нет, – ответила Алекс.
– Тогда что я, по-твоему, должен делать?
Алекса бросила на меня суровый взгляд:
– Не веди себя так, будто тебя это не касается, Ли.
Напоминание об Элбансе? О нашем сиротстве? В другой ситуации я не стал бы принимать близко к сердцу скоропалительные предположения, связанные с нашим прошлым, о котором другие не имели права мне напоминать. Но сегодня, похоже, я только этого и ждал.
Черт возьми, это напрямую касалось меня.
Я вскочил с места и последовал за Алексой в женское общежитие. Внутри почти одетая в парадные доспехи Дейдра колотила в дверь уборной и звала Энни. Кровать Орлы была убрана, а ее форма сложена у изножья кровати, чтобы вернуть родителям на церемонии. Я встал между Дейдрой и дверью:
– Вы можете воспользоваться другим туалетом?
– Там наши вещи…
– Да, но стражникам запрещено иметь личные вещи.
Дейдра бросила сердитый взгляд на меня, но Алекса взяла ее за руку.
– Пойдем, Дейдра, – пробормотала она.
Когда они удалились прочь, я дважды постучал в дверь костяшками пальцев:
– Это я.
Она не ответила.
– Энни, если ты ничего не скажешь, я выломаю дверь. – И, прижав ухо к двери, я услышал всхлип.
Я немного опустил плечо, уперся в дверь и надавил. Засов, старый и заржавелый, поддался моему напору. Дверь распахнулась, и я споткнулся о порог, увидев Энни, свернувшуюся калачиком в наполненной ванне, прижавшую лицо к коленям, словно она надеялась, что если надавит достаточно сильно, то полностью исчезнет. Из-под кожи торчали позвонки, покрытые ожогами. От воды поднимался пар.
В один момент тоска по ней, желание находиться рядом выбрались наружу, наводняя все вокруг, и перестало иметь значение то, почему она не приходила раньше.
Я закрыл дверь, стянул ботинки и разделся до трусов, после чего забрался к ней в ванну.
Она даже не спросила, что я делаю. Просто раскинула руки, скользнув в мои объятия. Прижалась ко мне так, как делала это всегда. И хотя наш первый поцелуй случился чуть больше месяца назад, сейчас, я знаю, все по-другому. Я не сводил глаз с ее намокшей макушки, а руками обхватывал ее талию и голени. Стараясь не потревожить ожоги.
– Ты здесь, – прошептала она.
Как будто хотела, чтобы я был здесь.
– Я здесь.
Она сильнее прижалась ко мне, а я думал только о том, что даже если мы никогда больше не поцеловались бы, даже если между нами никогда больше ничего не было бы, я был бы счастлив просто вот так обнимать ее.
– Я не могу это делать, – пробормотала она.
– Ты о похоронах?
– О работе.
Я ощутил жжение в горле, глаза защипало от слез. Я склонил голову набок и посмотрел в потолок, желая, чтобы пар рассеялся.
– Ты отлично справляешься с этой работой.
Энни покачала головой, словно отгоняя непрошеную мысль, а затем выдохнула:
– Значит, я отлично выбираю, кому из моих друзей умереть?
Собственное чувство вины вырвалось наружу:
– Это лучше, чем просто трусливо отсиживаться.
Вода плескалась о бортики ванны, капли стекали с ее волос, гулким эхом отдаваясь от стен пустой комнаты. Тот вечер в Лицее, утро на форте Арон, думаю я, были моментами моего полного бездействия. Я, может, и не был согласен с Энни в том, как должны выглядеть настоящие действия. Но после форта Арон я познал, что бездействие – тоже не вариант.
Я больше не мог оставаться в стороне.
Она прижалась лбом к моей груди, опустив лицо поближе к воде, и ее волосы облепили голову, словно водоросли, а затем сказала сквозь мокрые пряди:
– Кор просил меня оставить его в твоем отряде.
Я ждал разговора о Даке с тех самых пор, как уселся в ванну рядом с ней. Ждал упреков, которых я заслуживал. И только сейчас я осознал, что она была слишком занята тем, что винила себя. Конечно. Вот почему она не приходила.
– В моем отряде были наездники драконов, которые не вспыхнули.
– Он не справлялся…
– Это не твоя вина.
Энни глухо застонала. Как будто это очередная фраза из круговорота мыслей, в которых она застряла.
– А хочешь знать, что самое нелепое? – пробормотала она. – Самое нелепое в том, что он, кажется, думал, что защищает меня.
Она рассмеялась, и когда смех сменился слезами, я притянул ее ближе к себе.
– Ну, это было довольно глупо с его стороны.
Энни издала сдавленное фырканье, прижимаясь к моей груди.
– Ты не можешь так говорить о людях, которые… – И разразилась рыданиями.
Я обнимал ее до тех пор, пока вода в ванне не остыла. И хотя в воде мы ни капли не стеснялись друг друга, выбравшись из ванны, отвернулись друг от друга, чтобы одеться. Она вытирала волосы, когда раздался стук в дверь и в дверях появилась не Алекса или Дейдра, а Кор.
