– Простите за мою поспешность, мне хотелось выпить до прибытия Защитника. Вы готовы повеселиться?
Я ожидал, что Дору Митрайдс разозлит мое замечание о гобелене. Вместо этого ее язвительное чувство юмора странным образом обезоружило меня. Она подвела нас к первой группе гостей, не дожидаясь нашего ответа, и, как она и предсказывала, тут же начались расспросы.
Они интересовались, присутствовал ли я в городе во время Революции, что прозвучало достаточно безобидно, но на самом деле они хотели узнать о Дворцовом дне и был ли я там. И в этом вопросе, вероятно, скрывалось нечто среднее между болезненным любопытством и чувством вины. Энни коснулась своей теплой рукой моей ладони, слегка сжимая ее, пока я отвечал на вопрос с приклеившейся на лицо улыбкой. Я будто из-под воды слышал свои слова: «Я был там все это время».
Они спрашивали, знали ли мы с Энни друг друга в горах. Спрашивали, знала ли Энни в приюте, кем я был. Мы с Энни отвечали по очереди, словно были партнерами на тренировке совместных нападений. Энни шутила – шутила – об Элбансе, а на ее лице застыла точно такая же улыбка, как у меня:
– Я стала замечать, что он часто заставляет меня притворяться служанкой.
Золотые захихикали, захлебываясь от восторга, а я повернулся к Энни, слишком изумленный, чтобы смутиться: это было одно из тех давних воспоминаний, о котором мы никогда не говорили, настолько неловкое, что я надеялся, что это мне привиделось. Раскрасневшись, она с усмешкой выдержала мой взгляд.
Мне хотелось расцеловать ее перед всеми этими тупицами.
Декан Ортос, глава Лицея, первым решился задать вопрос о том, что случилось в Крепости. Он говорил вполголоса, а кисточки его академической шапочки покачнулись, когда он наклонился вперед:
– Правда ли, мой дорогой юноша, что Атрей не приветствовал твое возвращение?
И хотя Энни стиснула мою руку, а Дора сердито взглянула на декана, я знал безопасный ответ. Я достаточно пообщался с Министерством Пропаганды, чтобы знать, когда нужно держать рот на замке.
– Боюсь, я не понимаю, о чем вы.
Дин Ортос недовольно хмыкнул. Дора с беззаботным смехом похлопала его по плечу:
– Нет, нет, Стефан, ты ведь не хочешь, чтобы Митт подслушал…
Митт Хартли, председатель Комитета по цензуре, непринужденно болтал в соседней компании золотых, раскрасневшись от уже выпитого вина. При упоминании о нем Дин Ортос только еще больше нахмурился:
– Не хочу. Скажите мне, Ли, – он понизил голос, – что вы думаете о Комитете этого человека?
По тому, как он произнес эти слова, стало очевидно, что он считал, будто я должен испытывать к нему особые чувства из-за своего происхождения. Комитет по цензуре – детище Атрея, вероятно, одно из наименее популярных среди патрициев. У него имелась привычка запрещать классическую литературу на драконьем языке, если ему казалось, что она пропагандирует симпатию к Триархам, но, к сожалению, большинство классической литературы на драконьем языке, похоже, поддерживало именно эти идеи.
Я снисходительно относился к цензуре Атрея, пока не узнал, что он желал моей смерти.
Но даже это не расположило меня к обсуждению литературного наследия с этим патрицианским бюрократом. Он зря полагал, что, нажившись десять лет назад на расправе над моей семьей, теперь может найти со мной общей язык на почве любви к литературе на драконьем языке. Я широко улыбнулся декану Ортосу:
– Я отказался от своего наследства в Крепости.
Дора издала нетерпеливый смешок.
– Правда, Стефан, – подтвердила она. Она, как и Ортос, говорила вполголоса. – Что бы ты хотел получить взамен? Свободную прессу? Вы видели, что печатают представители низших металлических классов, когда им представляется хоть малейшая возможность…
Похоже, ни Дора, ни декан, который ворчливо с ней согласился, не оценили появление листовок Отверженных и их лозунгов: «Равные пайки для всех». Конечно, думал я, чувствуя, как меня охватывает гнев, почему они должны это делать? Они, может, и не были согласны с цензурой Атрея, однако получали большую выгоду от системы продовольственного распределения. У них не имелось сестер, как, например, у Кора, которые благодарили их за контрабандный сыр…
Энни, которая некоторое время, прищурившись, смотрела на Ортоса, откашлялась:
– Декан Ортос, ваш сын служит у генерала Холмса?
На лице Ортоса расцвела улыбка:
– Да, конечно! Люциана только что повысили до начальника штаба…
Ну вот и началось хвастовство. Я был почти уверен, что помнил Люциана Ортоса по занятиям в Военном Колледже: он был на несколько лет старше нас и слыл настоящим придурком.
Но Военный Совет – это теперь проблема Энни, а не моя.
Я вышел из комнаты. Зайдя в уборную, я брызнул на лицо холодной водой. А когда поднял взгляд, пытаясь сморгнуть капли с глаз, увидел мужчину, изучающего меня в зеркале у соседней раковины.
– Ли сюр Пэллор?
Я согласно кивнул. Мужчина протянул руку, и мне пришлось вытереть свою о салфетку, прежде чем ответить на рукопожатие.
– Ло Тейран, – представился он.
Ло Тейран. Поэт – лауреат Каллиполиса и отец Лотуса. Я видел его раньше издалека на Лицейском балу: у него была долговязая фигура и жесткие, как у Лотуса, волосы.
– Надеюсь, вы простите меня, что я явился сюда, не представившись. Я надеялся спросить…
Он начал рассказывать мне о поэме, которую писал по заказу Министерства Пропаганды:
– Революционный эпос в традициях «Аврелианского цикла», который, к сожалению, был запрещен нынешним режимом, и я надеюсь, вы…
Рассказывая мне все это, он теребил запонки в форме клевера. Я кивал, почти не вслушиваясь в его слова и пытаясь придумать подходящий предлог, чтобы побыстрее убраться из уборной, в которой так опрометчиво хотел спрятаться от лишнего внимания окружающих, как вдруг мое внимание привлек обрывок фразы:
– …надеюсь взять у вас интервью о том, что на самом деле произошло в Дворцовый день…
Я не помнил, как добрался из уборной до беседки, где меня ждала Энни. Она беседовала с Пауэром, но их тайны меня абсолютно не интересовали. Я мельком заметил, как мне в руку сунули бокал вина, и залпом осушил его.
– Колбаски?
Я опустил взгляд на поднос, который протянул официант, и не сразу понял, что находится передо мной. В разгар продовольственного кризиса мне предлагали колбаски, завернутые в бекон и нанизанные на крошечную серебряную вилку.
ЭННИ
Я и не подозревала, что пробираться сквозь толпы золотых бок о бок с Ли так сильно будет напоминать мне наш полет на драконе. Впервые после его возвращения с дуэли я увидела Ли таким, каким он был в воздухе: сосредоточенным, решительным, готовым к бою. Он был способен очаровывать, смеяться и отмахиваться от трудностей, подобно дракону, стряхивающему дождевую воду с крыльев.
