Последнее время я почти перестал быть самим собой, что с особенной остротой замечал, когда на меня обрушивались былые чувства. Обмен шутками с Кором о том, как мы голодали в детстве, тайное посещение Чипсайда, слова однокурсницы, игриво назвавшей меня героем, – все это возвращало меня в прошлое, где было место юмору, смеху, дерзости.
Но те же чувства пробуждала во мне и красота. Облачное небо, распростершееся вокруг, когда я мчусь на спине Пэллора. Строки со страниц томика «Аврелианского цикла», снятого с полки в библиотеке Обители глухой ночью, перекатывающиеся под моими пальцами, словно живое существо.
Энни, затянутая в черный шелк, и ее подобные венку рыжего пламени волосы.
Я долгие годы заставлял себя не обращать внимания на то, как она выглядит в огнеупорном костюме, тоже черном и облегающем, но это платье словно умоляло, чтобы на него смотрели, раскрывало в ней женщину, и я одним коротким взглядом запечатлел в памяти изгиб ее бедер, плавно переходящих в узкую талию, ключицы, выпирающие под тканью платья. Я помнил это восхитительное диво, образ девушки, которая привстала на цыпочки, чтобы прижаться губами к моим губам, а ощутив мои руки на своей талии, поцеловала меня еще жарче.
И вместе со смехом Кора, с видом на ночное небо со спины своего дракона я почувствовал, как тьма, живущая внутри меня, уносится прочь, словно грозовая туча. Она уплывала, исчезая без следа, так стремительно, что я не мог даже представить, что она когда-либо существовала. Атрей и Дора, прежний режим и нынешний, что все это значило перед лицом этой бесконечной красоты, перед румянцем Энни, разливающимся по веснушчатым щекам, когда она улыбалась мне?
Мы разговаривали, но я едва слышал наши слова, когда она позволила мне застегнуть платье и прикоснуться к ожерелью матери. А затем я изрек нечто невероятно глупое, упомянул о родителях, о которых не должен был говорить, но вместо того, чтобы рассердиться, чего я и ожидал от нее, Энни поцеловала меня в щеку с такой нежностью, что мне показалось, что я вот-вот растаю в головокружительном облегчении.
А затем чудо продолжилось, и пятнадцать минут спустя я объяснял ей, как летать в дамском седле, держа под уздцы Пэллора, и подавал ей руку, чтобы помочь взобраться дракону на спину. Пэллор был начеку, его шипы встали дыбом, а хвост слегка приподнялся, но он знал Энни, которая пахла Аэлой. В прошлой жизни отец научил бы меня, как это делать, но его не было рядом, поэтому мне приходилось только догадываться.
Догадываться о том, что благодаря небольшому, совсем крохотному всплеску эмоций я передал Пэллору ощущение туманного счастья при виде Энни; внутреннее ощущение, которое казалось мне не совсем правильным, но Энни необязательно было о нем знать – об этом ощущении покровительства и обладания при виде того, как она стоит рядом с моим драконом. Чтобы он понимал, что преданность мне должна распространяться и на нее.
– А что, если он сбросит…
– Не сбросит.
Она посмотрела мне в глаза и в свете факелов, заливавшем пещеры, разглядела мои расширенные зрачки, догадавшись, что я мог поручиться за Пэллора со всей своей уверенностью, что всегда давала нам всплеск эмоций. Энни поставила ногу на мои переплетенные пальцы – ногу, противоположную той, которую она обычно ставит в стремя, – и я подсадил ее в седло.
Настороженный Пэллор сидел смирно, словно охранял вылупившегося детеныша. Я слышал ее дыхание, потому что во время всплеска эмоций все чувства обострялись до предела, и ощущал ее запах. Едва заметный аромат страха.
– Ли?
Подняв глаза, я вдруг вспомнил своих родителей и тут же попытался сохранить в памяти то, что видел перед собой сейчас: Энни, сидящая на спине Пэллора. Черный шелк струился по серебристой чешуе, рыжие кудри пылали в темноте, а светлый овал ее лица был обращен ко мне, и я почувствовал ее доверие. Когда мама присоединялась к отцу на Алетее, родители всегда пребывали в приподнятом настроении, но только теперь я понял невероятную трогательность сего момента. Глядя на Энни и Пэллора, мне казалось, что я видел перед собой нечто безупречное.
Я поставил ногу в стремя и взобрался на Пэллора у нее за спиной.
Она немного успокоилась, прижимаясь ко мне, и я одной рукой обхватил ее за талию под накидкой. Выбравшись из водоворота наших общих с Пэллором эмоций, я ласково пробормотал ей на ухо хриплым голосом:
– Призови Аэлу.
Аэла следовала за нами, когда мы плавно вылетали из Огненной Пасти и когда поднимались выше, отчего Энни так резко выдохнула, что я почувствовал, как вздрагивают ее выступающие тазовые кости. Последствия скудного продовольственного пайка, которые хорошо скрывала униформа, и меня вдруг охватила гнетущая тревога, а в памяти всплыли воспоминания о нашем детстве в приюте. Там я научился ненавидеть голод, но больше всего то, как именно выглядел голод. Научился тому, что иногда важнее видеть, как ест кто-то другой.
Свои лучшие стороны я раскрыл благодаря Энни.
– Ты в порядке?
Энни так сильно стиснула мою руку, что я перестал чувствовать ее.
– Думаю, мне больше нравится летать на моем драконе.
Я расхохотался. Энни удивленно обернулась ко мне:
– Что?
– Просто такое… сравнение не могли себе позволить женщины из моей семьи.
Я уже во второй раз за сегодняшний вечер как идиот говорил о своей семье. И снова Энни была абсолютно спокойна. Ее пальцы нащупали мою ладонь и сжали ее, а я чуть сильнее обхватил ее за чересчур узкую талию, прижав к себе.
Мы поравнялись с Крепостью. Солнце садилось за горизонт, а слоистые облака, укутавшие небо в плотную темную накидку, разрывались в клочья в огненном мареве заката. Река золотой лентой вилась внизу, крыши домов Яникула и прилегающих районов сияли. Солнце было уже совсем низко над горизонтом, а потому крылья Пэллора и Аэлы подсвечивались снизу, блистая в затухающем свете. Энни снова судорожно вздохнула, и я знал, что это не от страха, а от внезапного ошеломляющего восторга.
Она перевела взгляд на север, где яркие красные полосы медленно темнели, окрашиваясь в фиолетовый, а затем в темно-синий цвет в месте встречи горизонта с морем.
– Я постоянно смотрю, не возвращаются ли они.
Крисса и Дак. Но мы были единственной парой с драконами в небе. Я не смог придумать толкового ответа, чтобы мои слова не давали ложных надежд. Возможно, они вернутся сегодня вечером или завтра утром на рассвете. А о бессонных ночах, когда мы оба лежим и смотрим в потолок, думая, а что, если они не вернутся, не стоило и говорить.
– Готова к спуску?
Энни кивнула, крепче вцепившись в мою руку, и мы прижалась к спине Пэллора. Раскинув крылья, он начал стремительное снижение. Нижний берег предстал перед нами, по одну стороны которого виднелся Военный Колледж, а по другую – Лицей, после чего мы выровняли траекторию и, мягко вращаясь, опустились на подъездную дорожку напротив Лицейского клуба, за университетскими стенами. В это время года плющ, обвивающий известняковые стены, окрасился в бледно-красный.
