– Смотри, старуха! Не выпусти как-нибудь его. Удалось-таки изловить мне эту зловредную тварь. Вот уж вечерком похлебаю я супа из него да, кстати, и чарочку пропущу.
Вися связанным в амбаре, Тануки изо всех сил стал напрягать свой злой, изворотливый умишко, как бы это ему все-таки убежать. Вдруг он что-то надумал и с самым приветливым, участливым видом обратился к старухе, которая неподалеку от него обмолачивала в большой ступке просо:
– Ой, бабушка, бабушка! Ты в таком преклонном возрасте и молотишь просо таким тяжелым пестом. Нелегко, должно быть, тебе. Дай-ка мне пест, я помолочу за тебя.
Старуха отрицательно покачала своей седой головой:
– Да что ты, милый! Как это можно пойти на такое дело, когда старика нет дома. А поди, выйдет так, что не оберешься беды. Заругает меня старик совсем. Спасибо тебе на ласке, но извини уж.
Старуха не поддалась на его речи, но смел и изворотлив был Тануки. Еще ласковее, еще вкрадчивее стал он говорить старухе:
– Это верно, конечно. Ты должна быть осторожна. Но ведь ты видишь, как я скручен, да, кроме того, я уже примирился со своей участью, не убегу. Ты говоришь, старик будет ругать тебя, если ты развяжешь веревки? Ну так вот что. Когда старик будет возвращаться домой, ты свяжи опять хорошенько меня, и я буду висеть себе по-прежнему, как ни в чем не бывало. А, как думаешь? Я не убегу, ни за что не убегу. Вот попробуй, сама увидишь, – умасливал на все лады Тануки старуху.
Старуха была доброй души. Она решила, что не станет же обманывать ее Тануки, если так уверяет, не зря же говорит он все это. Она развязала его.
– Ну помолоти малость, – сказала она, передавая Тануки пест.
Получив пест, Тануки, вместо того чтобы молотить, ударил старуху и убил ее насмерть. Затем он приготовил вместо супа из себя суп из старухи, а сам оборотился старухой и спокойненько стал поджидать прихода старика.
Старик, которому и в догадку не приходило, что творится дома, с наступлением вечера пошел с поля домой, радуясь и улыбаясь про себя, что не только избавился от давнишней напасти, но еще и полакомится дома вкусным супом, которого давно уже не едал. Завидев его, старуха обратилась к нему с таким видом, как будто совсем уже потеряла всякое терпение ждать его:
– Что это ты запоздал так, старик? Я давно уже поджидаю тебя к ужину. Хочу угостить тебя супом из Тануки. Он уже готов давным-давно.
– Спасибо за ласку. Сейчас начнем ужинать, – отвечал предовольнейший старик.
Задержавшись лишь немного, чтобы снять свои сандалии, он тотчас же уселся за столик и, не подозревая совсем, что он ест, начал с аппетитом уплетать чашку за чашкой суп из своей старухи, похваливая его и прищелкивая от удовольствия языком.
Но вот прислуживавшая ему все время за столом старуха
[69] приняла свой настоящий вид, оборотившись вдруг в Тануки.
– Ах ты, старикашка, съевший свою старуху. Погляди-ка на кости в кухонном водостоке! – сказал он и, высунув старику свой язык, показав ему хвост, моментально исчез как в тумане.
Старик от неожиданности только вскинул глаза к небу и застыл неподвижно, остолбенев от изумления и ужаса. Наконец он понемногу начал приходить в себя:
– Что я наделал, что я наделал! Я же еще и языком прищелкивал да похваливал, какой вкусный суп. А это суп из моей же старухи. И все это ты, негодяй Тануки. Берегись, подлая тварь! Жестоко отомщу я тебе.
От горя и скорби старик готов был помешаться и, пав ниц, рыдал как маленький ребенок.
Вдруг над головой его раздался чей-то голос.
– О чем это плачешь ты, дедушка? – спрашивал кто-то.
Старик поднял голову; перед ним был тоже живущий неподалеку пожилой уже, жизнью умудренный Белый Заяц. Совсем не похож на Тануки был этот Заяц. Нравом он был добр, кроток и приветлив.
Старик давно уже был знаком с ним и не стал скрывать своего горя:
– А! Белый Заяц? Спасибо, что зашел, большое у меня горе. Старый Тануки убил сегодня мою старуху. – Он подробно рассказал все как было.
– Ах какое несчастье! – воскликнул Заяц. – Но успокойся, дедушка. Я отомщу Тануки за старуху, тебе и пальцем не придется шевельнуть самому. Будь благонадежен, потерпи только малость.
Он начал всячески утешать старика, и старик понемногу успокоился.
– Ведь вот же, – говорил он, – оба вы животные, но какая разница. Ты такой добрый, сострадательный, а какая злая, подлая тварь этот Тануки. Но ничего, высокое небо наградит за добро и накажет зло. Страшное возмездие получит от тебя Тануки, а я только буду ждать да радоваться.
– Положись, дедушка, на меня. Даю тебе слово, в несколько дней расправлюсь я с Тануки. Доволен будешь.
Дав крепкое обещание старику, Заяц вернулся к себе домой и стал следить за Тануки.
Удрав из старикова дома, Тануки стал прятаться, боясь попасться на глаза. Он заперся у себя в норе и совсем не показывал носа. Тогда Заяц решил, что так или иначе, а надо выманить его из норы. Воспользовавшись тем, что на следующий день установилась чудная погода, он направился в Танукину нору проведать его.
– Здравствуй, господин Тануки! Как поживаешь? Здоров ли? Такая чудная погода, а ты коптишься у себя в норе. Неужели тебя не тянет погулять на воздухе? Чем сидеть тут да задыхаться, пойдем-ка со мной в горы прогуляться, да, кстати, и хворосту нарежем на топливо. А? Что скажешь?
Заяц был свой брат, животное, и как раз подходящий компаньон, Тануки с удовольствием согласился.
– Ты это хорошо придумал, – отвечал он, – мне действительно скучно сидеть тут одному. Идем.
Тануки и Заяц вдвоем направились в близлежащие горы. Заяц был довольнешенек, что удалось выманить Тануки из норы. Целый день бродили они по горам, и, набрав по пути хворосту, сколько каждый из них мог унести на себе, к вечеру пошли они домой к своим норам. Заметив дорогой, что Тануки идет себе совершенно беспечно, не остерегаясь, Заяц тихонько подкрался к нему сзади и высек кремнем, который припас заблаговременно, огонь. «Кати, кати, кати», – зацокотал кремень в тишине.
Тануки насторожился:
– Господин Заяц! Что это цокочет там сзади меня?
– Ничего, ничего, – отвечал Заяц с самым невинным видом. – Эта гора называется Кати-Кати-яма, так вот я и сказал: кати, кати!
Разговаривая с Тануки, он поднес высеченный огонь к хворосту, которым навьючен был Тануки, и поджег его. «Бо, бо, бо», – загудел вспыхнувший разом хворост.
Тануки опять наставил уши:
– Господин Заяц! А что теперь бобочет так у меня за спиной?
– Ничего, ровно ничего. Эта гора называется Бо-яма, так вот я и произнес: бо, бо!
