— Бред!
— Сядьте! Сядьте лейтенант. Там так же утверждается, что Кацаву убил кто-то из сослуживцев из-за конфликта связанного с наркотиками.
— Это ложь. У нас не было ни чарса ни насвая, за это сразу вышвыривали из отряда. Не говоря о героине.
— Возможно, наркотик использовали вместо промедола.
— Чушь! Кто так будет делать? Только идиот.
— Как бы то ни было, была проведена эксгумация могилы старшего сержанта Кацавы. Экспертиза показала, что он был убит пулей калибра пять сорок пять. А это не душманская пуля.
Николаю показалось, что кошмар на дороге — происходит прямо сейчас.
— Что скажете?
— У духов были трофеи. Они всегда выбирали наш автомат 5,45, он ценился и патроны к нему. Вскрывать могилу…
— Работа.
— Что же это у вас за работа-то такая…
Соболев смотрел остро и цепко:
— Работа как работа. Чтобы ты понимал — я этой анонимке не верю ни на грош. Я работал в Кабуле. И как раз по наркотикам. Так что если бы в этой анонимке было, хоть слово правды, сейчас бы мы по-другому разговаривали. Но вот какое дело, лейтенант. Тот, кто написал анонимку — хорошо знает и тебя, и то, что тогда происходило. Может, он и был в том бою вместе с вами. А может и Кацава что-то заметил и оттого погиб. У наркомафии руки длинные. Кто-то про тебя вспомнил, старлей. Кто? Думай.
…
Наркомафия…
Вернувшись к себе в комнату, Николай запер дверь и лег на неразобранную кровать. Попытался сосредоточиться на рисунке трещин на потолке…
Героин…
Наркотики всегда были на Востоке. Он служил с киргизом, тот рассказывал, что в его детстве в колхозе выращивали опиумный мак, и в каждой избе был комок опиума — его использовали при кашле и если болел зуб. В Афганистане — употребляли все — чарс, насвай — они позволяли переносить холод, голод, лишения. Но после того, как в Афганистан пришли шурави, — наркотики перестали быть чем-то «оттуда», из загнивающего Запада. Что еще хуже, были люди, которые напрямую имели отношение к торговле наркотиками, и постепенно — скатились и к предательству. Одно за другим. Одно за другим.
Если героиновый путь из Афганистана действительно существует — он, скорее всего, заканчивается где-то здесь, в ГДР. Может, поэтому на него написали анонимку именно с тем, что он утаил изъятые наркотики?
Или просто — раз в Афганистане служил — значит, наркоман. Но как они узнали подробности того самого рейда, с которого и начались все его неприятности?
Мысли перескочили на мадам генеральшу и ее мать. М-да… на таких земля держится. Жадные как… Мадам генеральша еще ничего, приличная, образованная. А вот ее мать…
Они? Да быть не может. Всё, что они могли написать — какую-нибудь ерунду придумать про моральный облик коммуниста. Такое вранье про наркоту мог придумать лишь кто-то свой.
И опять — зачем он тут? Что вообще происходит…
— Про наркоту забудь.
Вечером они встретились с куратором… с территории части можно было выйти, и они выходили, В окрестностях не было бара, или локаля — местной пивной, где бы не понимали русский язык и не принимали рубли или чеки. С Басиным они встречались в самой дальней, там своих обычно не бывает. Басин был в офицерской форме.
— Забыть?
Басин кивнул:
— Это КГБ местное тебя работает. Узнаю почерк. Наклепать анонимку на человека, и потом предложить сотрудничать.
— А мне что делать?
— Пока забудь. К тебе подойдут. Как подойдут, скажи мне, что предложат?
— А что отвечать, если предложат?
— Как что? Соглашайся, конечно. Предложат тебе освещать семейную и служебную жизнь генерала Половцева.
Басин выругался.
— Нет дуракам покоя…
Басин достал из кармана охотничью фляжку, плеснул себе граммов 30, вопросительно посмотрел на Николая.
— Нет.
— Как знаешь. Что, все так же?
Николай кивнул.
— Ничего нового. К мадам Половцевой приехала мать, каждый день они берут служебку и отправляются скупать всё, что только продается. Хрусталь, люстры, техника. Уже набрали на целый контейнер и это не предел. Вчера чуть в аварию не попали из-за них.
— В аварию? — заинтересовался Басин. — Где?
— На дороге, грузовик подрезал, — Николай доложил о случившемся.
— Интересные дела… кстати, а почему о любовнице товарища генерала не докладываешь?
— Какой любовнице?
Басин внимательно смотрел какое-то время на Николая, потом заключил:
— И, правда не знаешь. Плохо это. Внимательнее надо быть.
Достал из кармана фотографию.
— Вот, смотри. Инге Шольц, ей тридцать восемь. Сотрудник министерства внешнеэкономических связей. Встречаются у нее на квартире в Берлине. Товарищ генерал ни разу не просил подвезти или прикрыть?
— Ни разу.
— Значит, ходок опытный. Присмотрись в этом направлении.
— Понял.
— Это конечно мелочью кажется, но адюльтер — почва для шантажа. Как считаешь, если мадам Грицацуева узнает, что будет?
— Ничего.
— Уверен? Редкая баба стерпит, когда мужика уводят.
Николай покачал головой.
— Только не эта. Это торгашка, ей нужен только статус жены генерала, да всё, что к этому статусу полагается. Если она узнает — просто сделает вид, вот и всё. Там брака давно нет. Да и потом — Вадим Андреевич не дурак, понимает, что будет, если скандал. Нет, ничего не будет…
За месяц до этого. Лэнгли штат Виргиния. Январь 1989 года
Январь в этом году выдался не по-зимнему теплый. С неожиданными дождями. И только к третьей декаде немного распогодилось, выглянуло солнышко. В лесу, окружающем комплекс в Лэнгли, то тут, то там стало можно видеть костюмы разведчиков, обсуждающих тайны вашингтонского двора в присутствии лишь пушистых виргинских елей.
— А знаешь… Нас ведь могут изрешетить здесь. Просто несколько человек с автоматами наведут такого шороха…
Роберт Гейтс, только что назначенный, — с понижением, хотя и небольшим, начальником русского отдела, — поежился как от порыва ветра.
— Почему ты так думаешь? Полагаешь, русские на это пойдут?
— Пойдут, — бывший начальник московской станции, а ныне специальный помощник директора ЦРУ Гас Хатауэй
[21], высокий, широкоплечий, который однажды набил морду советскому спецназовцу утвердительно махнул рукой, — они и не на это пойдут. Мы кое-что пропустили.
