– А где она живет?
– В Мумбаи. И очень этим кичится. Ни один другой штат Индии не сравнится с Махаруштрой.
А ведь уже лето почти наступило.
– В этом году твоя мама тоже приедет?
Самир привычным жестом провел большим и указательным пальцами по бородке, приглаживая волосы с обеих сторон рта и оттуда к нижнему краю.
– Обычно она приезжает в июне.
– Гм-м.
– А с чего ты так занервничала? – наклонил голову парень.
– Гм… А с чего ты решил, что я занервничала?
– Ты накручиваешь прядь на палец.
Да! Я именно это и делала – накручивала локон на указательный палец. Эта привычка у меня с детства. Я вызволила палец:
– Сама не знаю, почему занервничала. Возможно, потому что мне хотелось бы ей понравиться.
– Почему?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Мне нравится твоя семья и ты, и… – я закатила глаза. – Пошли уже на улицу!
– Только после вас, – выставил руку ладонью вверх Самир.
Проходя мимо, я ударила его по руке.
– Ай! Больно! – воскликнул он и рассмеялся.
Зонты нам не потребовались, и мы пошлепали по грязи к той стороне дома, с которой обрушение крыши просматривалось лучше всего.
– Я ожидала, что сегодня это зрелище будет не таким устрашающим и обескураживающим, – призналась я. – А на деле хуже, чем вчера.
– Это потому, что ты никогда не видела зданий в процессе перестройки. Рабочие закроют бреши в кровле брезентом, и дом будет выглядеть так, словно он не осыпается, а строится.
– Надеюсь.
На земле валялись камни, выпавшие из стены, и Самир, встав на колени, провел рукой по одному из них:
– Красивый камень. И цвет замечательный.
– Чем же он замечателен? – полюбопытствовала я, присев рядом с ним на корточки.
– Розовый с золотом. Вот почему усадьба словно переливается, когда ты смотришь на нее из деревни, – стряхнув с рук грязь, парень встал. – Давай проверим, удастся ли нам что-нибудь найти?
Мы, как и всегда, зашли в дом через заднюю дверь, но Самир не был в нем с тех пор, как начались работы, и, едва мы оказались внутри, он громко и протяженно присвистнул. Кухня осталась прежней, только стала намного чище. Все коробки были, по распоряжению Джокасты, перенесены в хранилище, чтобы историки и специалисты по оценке вещей могли все осмотреть. И комната теперь выглядела огромной, рассчитанной на обслуживание десятков домочадцев.
– Такая большая площадь побуждает меня всерьез задуматься о кулинарных курсах. Здесь очень много места.
Самир кивнул:
– Тут еще можно оборудовать профессиональную кухню для отеля или открыть еще какую-нибудь школу.
– Для отеля?
– А почему бы нет?
– Гостиница? Здесь? Да разве люди захотят здесь останавливаться?
– Захотят. И по многим причинам. Тут тихо. Ты можешь привлечь их сюда разными способами. Свадьбы, семейные праздники, да просто встреча давно не видевшихся людей.
– Гм-м… Я даже не думала о гостинице, – прижала я руку к сердцу, которому, похоже, эта затея не понравилась. – Я включу твое предложение в список.
На этот раз провожатой выступала я. Мы миновали буфетную, выпотрошенную столовую залу и гостиную. Я тоже не наведывалась в усадьбу с неделю, если не больше. За это время рабочие обрезали дикий виноград. И даже в такой темный день свет лился внутрь сквозь высокие окна, из которых теперь открывались обзорные виды на лес с одной стороны, неогороженные поля с другой и Сент-Айвз-Кросс, угнездившийся в изгибе долины.
– Атмосфера здесь уже гораздо менее гнетущая, правда? – оглядываясь, заметил Самир.
– Пару дней назад здесь и в бальном зале проводились съемки. И что-то мне подсказывает, что Джокаста с оператором еще вернутся и заснимут новые разрушения.
– Ну, а как же! Нужно ведь придать шоу драматизма!
Я улыбнулась.
– На самом деле, это все очень волнительно. Видеть, что мы могли бы тут сделать, как все отреставрировать и обустроить.
– А Гортензия уже видела план реконструкции?
– Первый этап, и больше пока ничего, – ухмыльнулась я. – Меня уже проинформировали. Она из тех людей, кто способен потрепать нервы и нагнать страха.
– Ты многого боишься, как я погляжу.
– Я? Вовсе нет!
– Боишься, боишься. Гортензию, находиться в усадьбе одна, моей матери. Ты боялась ехать на прием к графу.
– Просто все как-то… ненадежно, зыбко в последнее время.
– Нельзя переплыть море, просто стоя и глядя на воду, – сказал Самир.
– Это цитата?
– Да, – кивнул он. – Рабиндранат Тагор. Он – великий писатель. Тебе стоит его почитать.
– Тогда тебе придется мне сказать, с чего начать.
– Скажу, – склонил голову набок Самир. – Тагор – один из лучших писателей Индии. Он писал и пьесы, и стихи. Невероятно прочувствованные, колоритные.
Я кивнула, глубоко вдохнула и посмотрела на второй этаж.
– Пойдем по главной лестнице, как поднималась твоя мать.
На лестнице тоже ничего не изменилось, хотя и она стала чище.
– Интересно, а где теперь коты?
– Они умные. Скорее всего, прячутся, пока здесь работают люди.
– Возможно.
Поднявшись наверх, мы повернули к комнате Виолетты.
– Обожди, – остановила я Самира. – Мне хочется посмотреть на последствия обрушения внутри.
Он последовал за мной по коридору к галерее. И, перегнувшись через перила, мы обвели глазами бальный зал. Он и до обрушения крыши находился в плачевном состоянии. Так что особой разницы я не заметила. Разве что на полу высилась груда обломков.
– А где сегодня рабочие? – спросил Самир.
– Они не могут продолжать работы, пока не будет готов отчет о вскрытии.
– А-а. Значит, нам не следовало сюда проникать?
– Я всего лишь ищу бабушкины вещи, – заявила я, прекрасно сознавая, что не должна была этого делать. – Семейные реликвии, булавки, которые можно продать на eBay.
– Ну, раз ты уверена в своем решении, пошли дальше, – хмыкнул Самир.
Мы пошли дальше по коридору. Как ни странно, но он стал светлее.
– Как воспринял известие об останках твой отец?
– Внешне стоически. Но, по-моему, он сильно переживает. Отец всегда винил себя за то, что не защитил, не уберег свою младшую сестру.
– Да, ему, должно быть, очень тяжело.
Я толкнула дверь в комнату Виолетты, и нас окатила волна прохладного воздуха.
