Илья занимался делами, но постоянно ловил себя на мысли, что это происходит не с ним и не с его семьёй. Он ещё так и не принял факт смерти отца. Казалось, что тот уехал в длительную командировку и обязательно скоро вернётся. Илья закрывал глаза и видел, как отец входит в квартиру. Он недоумевал, зачем эти хлопоты, если в окружении отца нет глубоко верующих людей, кроме бабушки, да и та пришла к богу только под старость.
— Успокойся, — уговаривал его Мишка. — Так надо. Это традиция.
— Кому нужны эти традиции?
— Людям. Им нужно время, чтобы проститься с умершим. Закопали и забыли — это не по-человечески.
На кладбище народу было много. Илья смотрел на крест с портретом отца, на похоронные венки, слегка уже выцветшие на солнце, и слезы наворачивались на глаза. Он сделал вид, что его слепит солнце, и надел тёмные очки. Мама не плакала. Она тихо разговаривала с сослуживцами отца, которые по очереди подходили, желая ещё раз выразить соболезнование и предложить свою помощь.
Когда сидели за столом, Сергей Викторович неожиданно сказал:
— Сегодня душа покойного покидает этот мир и возносится на небо. Я даже слышал, что она перед тем, как уйти, обязательно даст о себе знать.
— Как ты думаешь, это правда? — спросил Илью Мишка. — Мороз по коже, как представлю себе это.
— Не говори ерунды. Неужели ты веришь в эти предрассудки? Люди и не такое выдумать могут.
Друзья отца, выпившие две традиционные стопочки, налили по третьей и, держа их в ладонях, начали тихо разговаривать. Вспоминали отца, годы службы, проведённые вместе, сетовали на несправедливость судьбы, так рано забравшей жизнь у хорошего человека. Звонок в дверь услышали только со второго разу.
— Сынок, кто-то пришёл, открой, — попросила мама.
Илья встал из-за стола и пошёл в прихожую, распахнул дверь, но на лестничной клетке было пусто. Он вернулся к столу.
— Странно, подростки балуются? — покачал головой Пушкарёв.
Второй звонок раздался через минуту. Илья с Мишкой переглянулись и, не сговариваясь, бросились к двери — пусто. Илья почувствовал, как вспотели ладони. Он вытер их о джинсы и зябко повёл плечами.
— А ты говорил: «Предрассудки», — проворчал Мишка.
— Я и сейчас считаю, что это простое совпадение.
— А во сколько твой отец утонул?
— Не знаю точно, пойдём, спросим.
Они зашли в комнату, где гости дружно повернули головы и посмотрели на них. Серьёзные лица не улыбались. Стопки с коньяком так и остались, зажатые в кулаках. Илья растерянно переводил взгляд с одного на другого человека. Неужели эти люди верят в сказки и предания?
— Там никого нет. Тётя Наташа, а во сколько умер Антон Николаевич, — несмело поинтересовался Мишка.
— В шестнадцать тридцать. Так написано в свидетельстве о смерти.
Все дружно посмотрели на часы, которые показывали двадцать девять минут пятого.
— Это душа Антона с нами прощается, — выдохнул потрясённый подполковник Пушкарёв и встал.
За ним потянулись вверх и остальные. В эту минуту в стекло раздался стук. Все дружно повернулись: в раскрытое окно застекленного балкона залетел воробей и стал биться об рамы в поисках выхода. Илья и Мишка выскочили из комнаты. Они махали полотенцами, пытаясь помочь несчастной птице обрести свободу. Наконец воробей нашёл спасительный выход. Он вылетел в окно, сделал круг и пропал в вышине. Ошеломлённый Илья смотрел на серьезных мужчин, прятавших друг от друга лица. Они сжимали в руках все ещё не выпитую третью стопку, но не решались поднести ее ко рту.
— Прощай, Антон! — первым опомнился Пушкарёв и одним движением опрокинул в рот жгучий коньяк. Следом выпили и остальные.
Бабушка стало плохо. Ее увели в спальню и накапали лекарство. Говорить после пережитого стресса не хотелось, и люди стали потихоньку расходиться. Мама встала, чтобы убрать посуду, но ей не позволили подруги. Она так и сидела, уставившись в одну точку, обессилено положив на колени руки.
Илья подошёл к ней и обнял за плечи.
— Мамочка, прости.
— Ты не у меня проси прощения. Ты отца обидел, — Мама всхлипнула и заплакала, первый раз за этот долгий день.
Когда люди разошлись и в доме наступила тишина, Илья снова подошёл к портрету отца. Теперь он совершенно по-другому смотрел на него. Обида куда-то улетучилась. Горечь утраты захлестнула его сердце.
— Батя, прости меня, — прошептал он. Первые слова дались ему с трудом. Он тяжело задышал, преодолевая атаку слез. — Я был полным идиотом, когда заподозрил тебя.
Илья замолчал. Отец на портрете был одет в белую нарядную рубашку с галстуком и слегка улыбался. Сразу было видно, что он фотографировался для какого-то торжества. Теперь же портрет украшала траурная лента. Илья дунул на огонёк лампады, все ещё тлевший возле рамки. Унёс на кухню стопку с налитой в неё водкой и кусочек высохшего хлеба. Потом взял портрет в руки: чёрная лента, чёрная рамка…
Ужас охватил вдруг сознание Ильи. Сам не зная, почему, он вдруг, ломая ногти, стал отгибать железные зажимы, чтобы вытащить фотографию из чёрной рамы. Он решительно не хотел видеть отца в таком цвете. Но что-то мешало ему это сделать. Когда Илья наконец снял стекло, он увидел, что край фото сросся с бумагой, наклеенной на подставку. Огонь лампады, горевший беспрестанно сорок дней, намертво скрепил два листа.
Илья осторожно попытался разъединить их, но только надорвал фотографию. Тогда он взял нож и стал аккуратно отделять бумажный задник от подставки. Пусть будут вместе, если нельзя порознь. Острое лезвие хорошо двигалось по краю, но в середине неожиданно застряло. Илья удивлённо смотрел на непредвиденное препятствие. Отказаться от задуманного он уже не мог: что-то непреодолимо тянуло его к этой работе. От нервного напряжения он вспотел. Пальцы слегка подрагивали. Илья двигал нож то в одну, то в другую сторону, рискуя разрезать задник, а с ним и портрет отца, но результата не было.
Недоумевая, он вытащил нож и поднёс крепкую деревянную подставку к свету, пытаясь разглядеть, что находится внутри, но увидел только черноту. Опять засунул нож и пошевелил, стараясь услышать, что там. Сначала он ничего не понял, но потом сообразил: раздавшийся звук напоминал шуршание целлофанового пакетика.
— Там что-то есть.
Он на цыпочках подошёл к комнате родителей и услышал тихое дыхание: уставшая за день мама спала. В другой спальне похрапывала бабушка.
Что делать? Он не мог решиться повредить похоронную фотографию отца, но понимал, что сойдёт с ума, если не узнает, что за секрет скрывает старая рамка. Он снова засунул в щель нож, аккуратно провёл им по всему краю подставки, расширив свободное пространство. Заглянул в комнату мамы и, подсвечивая себе телефонным фонариком, нашёл в косметичке маленький пинцет, которым мама правила линию бровей. Вернувшись, осторожно подцепил пакетик и вытащил его наружу. Это был офисный файл, в котором лежал сложенный в несколько раз лист бумаги.
