– Как будто я только русским могу нравиться! – возмутилась Рита. – Ну, дорогой, одно из двух: или ты русский, или я тебе не нравлюсь.
Алекс радостно захохотал, сгреб ее в охапку и заявил, что он тоже наверняка русский, если ей так хочется, или зулус, или даже чукча – все равно Рита будет нравиться ему всегда, будь она сама хоть зулусом, хоть чукчей…
Он так и не научился выговаривать слово «чукча», у него все время получалось «тшукща». А анекдоты научился понимать, и даже сам их рассказывал, хотя сначала пытался объяснить Рите что-то о толерантности, равенстве национальностей, европейских ценностях… Смешной. Рита вдруг вспомнила, как повел себя Сандро, когда решил, что она понравилась тому художнику. Он ведь обвинил в этом ее. Устроил сцену ревности и опасную гонку на горном серпантине. А она еще и оправдывалась, при этом не чувствуя себя виноватой. Бедная, бедная грузинская жена Сандро. Наверное, и одевается во все черное, чтобы на нее никто случайно внимания не обратил.
Ох, какие же они были разные, эти два ее мужчины. Бывший, так коротко и ярко чиркнувший по ее жизни, и настоящий, такой спокойный и основательный, как постоянная величина, просто как базовый закон природы.
* * *
Бывая время от времени дома, в России, Рита уже давно мечтала о поездке в Сочи. Просто так, для души, для себя, для удовольствия. Сколько бы ни прошло времени, где бы она ни жила, этот город никогда не отпускал ее окончательно. Это все равно как молодость. Какая бы она ни была, для тебя самой это самое лучшее, самое светлое, беззаботное и сумасшедшее время. Так, по крайней мере, Рита думала про себя. Рита знала, что у многих бывает по-другому, многие свою молодость даже вспоминать не хотят, и искренне жалела таких людей. Ах, как жаль, что молодость нельзя вернуть. Пусть даже с ее ошибками, глупостями, разочарованиями, – но и с ее ощущением счастья бытия, с ее ожиданием чуда, с ее наивными мечтами и маниловскими планами.
Такой снежной, красивой зимы Рита уже давно не видела. Особенно если учесть, что зимы ей приходилось переживать все больше дождливые, европейские. Поэтому этот зимний месяц в России казался ей прямо рождественским подарком. Снегопады почти каждый день. Крупные хлопья снега с небес, а потом – невероятной высоты сугробы. Красиво, особенно если еще и солнышко порадует. Сугробы вдоль дорог, во дворах, деревья в снегу. Красота такая, что дух захватывает. Такое может быть только во сне, ну, или разве что в детстве. Когда от неожиданной радости начинает щекотать в носу, и ты чему-то улыбаешься, сам не зная чему. Хорошо. Просто хорошо не от чего-то конкретного. Просто хорошо, потому что ты счастлив. Счастлив потому, что так хочется еще чему-то порадоваться в жизни и что-то успеть еще сделать. Вот только жаль, что нет у тебя машины времени, а как бы сейчас пригодилась. А может быть, все же она есть, эта машина времени?
Думая именно так и слегка посмеиваясь над своими мыслями, которые будто из молодости пришли, Рита среди бесконечного снега и морозной зимы села в ночной поезд. Одна, потому что говорить об этом она никому не хотела. Да и не надо. Все равно никто ее не поймет. Зачем ей среди ночи, среди зимы это сумасшедшее, нелогичное, бесцельное путешествие? А вот нужно оно было. Это путешествие или в прошлое, или в будущее, или в глубь своей души.
Рита, не зная, как объяснить свой внезапный порыв, просто поставила мужа перед фактом: «Мне так хочется». Алекс удивился и расстроился, но спорить не стал, только попросил быть осторожнее. С досадой на прощанье пробормотал по-русски с чудовищным акцентом: «Закадощны рюски душа». Рита села в ночной поезд, который должен был долгие часы везти ее к югу. Везти к ее любимому городу, к ее любимому морю, к ее прошлому, а может быть, и к будущему.
Долго-долго мелькали заснеженные поля. С белого неба валили белые хлопья снега, и непонятно было, где земля, где небо. Ночь длинной дороги сменилась утром. Небо стало выше, снег – мельче. Сугробы становились ниже, постепенно начали уступать место сначала скудной растительности, голым темным деревьям, потом все больше и больше зелени, каким-то скромным кустарникам, а потом снег исчез и появились кипарисы. И вот наконец-то полоска зимнего моря, такого темного, свинцового, медленно ворочающего тяжелые волны. У Риты даже дыхание перехватило. Это было ее море, ее прекрасное любимое море, не сравнимое ни с каким другим из тех, которые она уже успела повидать.
Туапсе встретил Риту проливным дождём. Зимний ливень барабанил как сумасшедший по окнам идущего поезда. Рита прилипла к окну, волнуясь и смутно удивляясь своему волнению.
Ну вот, наконец-то Сочи. Ливень даже и не собирался заканчиваться. Привокзальная площадь, любимые башенные часы. Рита пыталась понять, в какую сторону ей надо ехать. Все такое знакомое, и все такое новое. И снова, как в прошлой жизни: «Девушка, девушка, вам куда, такси, такси недорого…» Уже через пятнадцать минут Рита шагала по мокрым и безлюдным дорожкам разместившегося высоко на горе санатория, ее временного убежища здесь, в Сочи. Места, где ей предстояло провести несколько зимних дождливых дней вдали от всех и от всего, что ее окружало много лет. Но очень близко к себе прежней.
Кругом почти безлюдно. Такое чудо, любимое Ритой межсезонье. Разместившись на верхнем этаже неприглядной высотки, Рита все равно была рада своему скромному номеру. Наверное, так же, как и много, много лет назад, – своему первому номеру в «Спутнике». Вот и здесь, стоило выйти на балкон, впереди до горизонта было море. Пусть снова зимнее, такое темное и холодное, но все равно живое, шумное и всегда прекрасное. Море будто разговаривало с ней, будто пыталась что-то рассказать. Особенно ночью, когда совсем нет лишнего, постороннего шума, или утром, когда она просыпалась от звука сильной и такой настойчивой волны.
А потом был день, ее первый день воспоминаний, или, точнее, узнавания ее любимых мест, и ее самой, прежней Риты, ее почти забытых эмоций, впечатлений и ожиданий. Порт, набережная, снова кораблики у причала. Дождь лил без передышки, и зонт не спасал. С ним даже еще хуже, всё льёт и льёт с зонта, и плечи, и сапоги мокрые. Это душа ее так плакала по быстро пролетевшим годам, по каким-то видимым и невидимым потерям, и встречам, которые должны были состояться, но не состоялись по каким-то неизвестным причинам, ну не сошлось там, где-то на небесах. И ее любимый город плакал вместе с ней, таким сумасшедшим январским ливнем.
Она гуляла по набережной, смотрела на сильные шумные волны, так же как много лет назад. Ноги словно сами несли ее по дороге, которая когда-то была знакома до каждого шага, а потом вроде бы забылась, а сейчас вот вспомнилась до мелочей.
Старая белая лестница. Давно не ремонтированные, почти ветхие ступени. Старое белое здание гостиницы «Приморская», белые колонны, главный вход. Закрыто. Здание местами в строительных лесах. Похоже, уже долго – и еще надолго. Грустно. Город все-таки сильно изменился. Как будто стал меньше, темнее, старше. Состарился вместе с ней. Но он все равно остался ее любимым городом, в котором она была счастлива, и сейчас как будто был наполнен тем счастьем, и щедро отдавал это ощущение счастья ей. Наверное, машина времени все-таки есть. Нет, она не вернулась в свою прошлую жизнь, да и не хотела возвращаться. Она вернулась к себе. К той молодой жажде жизни, к тому ожиданию чуда, к той радости бытия, которые когда-то просто не осознавались, а теперь наполняли ее душу чувствами, от силы которых она почти задыхалась. Она давно забыла эти чувства. Спокойная, размеренная, обеспеченная жизнь, удобный быт, заботливый муж… Никаких потрясений. Она была довольна. А сейчас она была счастлива. А ведь она сомневалась: правильно ли поступила, что через столько лет, зим и весен приехала сюда? Может быть, это та встреча с Сандро на чужом берегу толкнула ее на странный, нелогичный, необъяснимый поступок? Но здесь, на берегу своего моря, Рита вдруг поняла: а ведь здесь она ни разу не вспоминала о Сандро. Прошло наваждение. Нет, она ни о чем не жалела. Помнила и свою сумасшедшую любовь, и свою черную тоску, и его необъяснимое молчание. Но все это будто смыл неистовый январский ливень, растворил, унес в прошлое. А счастье осталось. Жизнь внезапно снова превратилась в ожидание чего-то нового, чудесного, радостного – почти так же, как это может быть только в молодости, когда впереди столько планов, надежд и самой жизни.
