Она медленно повернула голову в Томкину сторону, пронзая ее своими гипнотическими глазами насквозь.
— Так что теперь только тебе решать…
Тамара несколько мучительных мгновений смотрела куда-то вдаль, с силой сжимая и разжимая похолодевшие пальцы. Затем, горько усмехнулась и зло выдавила:
— Как будто у меня есть выбор. Ты же знаешь, что я это все равно это сделаю.
Лара победно улыбнулась.
— Не для тебя. Для него, — почти шепотом добавила она, закрывая глаза, уже зная, где окажется в следующую секунду.
Очнулась Тамара от резкого толчка и, распахнув глаза, тут же поморщилась — виски прострелило легкой, но крайне неприятной болью.
— Блин, — невольно сорвалось с пересохших губ, и взгляд метнулся в поисках того, чем можно унять жажду.
Разумеется, ничего подобного в рабочем кабинете Даниэля не нашлось. С разочарованным вздохом девушка снова выругалась, и ее растерянный взгляд остановился на кольце, которое Даниэль небрежно оставил на столе. И сразу же тело пробрало дрожью зарождающегося страха.
Золотая змея, словно почуяв пристальное внимание хозяйки, сверкнуло в неясном свете настольной лампы. Томке даже на мгновение показалось, что оно, приподняв свою глазастую голову с хвоста, посмотрело в ее сторону.
С трудом проглотив образовавшийся ком в горле, Тамара оторвала взгляд от змеи и переключила свое внимание на распластавшегося на полу Даниэля. Он безмятежно спал, крепким навеянным сном, совершенно не подозревая о том, что в данный момент решается его дальнейшая судьба.
Поддавшись порыву, девушка плавным движением соскальзывает с дивана и опускается на колени подле оборотня. Холодные от волнения пальцы осторожно скользят по четким линиям его лица, обводят губы. А ведь еще несколько дней назад она боялась его.
«Как странно» — подумала она.
Чтобы понять Даниэля и что им движет, нужно было уподобиться ему самому. Пожалуй, за это стоит сказать Ларе «спасибо». Узкое человеческое мировоззрение не в состоянии постичь тягость существования демона полукровки. Даже если бы Даниэль попытался ей как-то объяснить, что не может жить иначе — разве стала Тамара его слушать? Нет. Она замкнулась бы на своих страхах. Он был бы для нее только мучителем, врагом и убийцей.
«Поторопись» — нетерпеливо бьется внутри Лара — «Не забудь про нож»
Тамара отдернула руку от растрепавшихся волос Даниэля и выпрямилась, озираясь по сторонам. Нож отыскался после недолгого обследования письменного стола. Небольшой, складной, но другого не было.
«Подойдет» — со знанием дела заверила Лара — «Теперь кольцо»
Тамара протянула руку к артефакту и замерла в нерешительности. Ей казалось, что от змеи к зависшей над ней ладонью натянута некая нить, сотканная их темной и враждебной материи.
«А что ты хотела? Весь наш род — это вместилище греха и порока, и артефакт его истинное отражение» — чуть насмешливо процедила сущность.
Дрожащей от волнения рукой Тома взяла кольцо, немного покрутила, рассматривая и нерешительно надела. Артефакт отозвался пульсацией. Змея заворочалась, как бы нехотя просыпаясь от глубокого сна. Рубины, напитавшись энергией, ярко полыхнули, и Томка зашипела от весьма болезненного укуса.
— Черт, в твоих воспоминаниях это не было так больно, — пожаловалась она.
«Воспоминания имеют свойство притупляться»
Зажав ладонь, на которой красовалась змея, в кулак Тамара раскрыла дневник Артура на странице с древними символами и вернулась к мерно сопящему Даниэлю.
«А теперь режь» — холодно приказала Лара.
«А нельзя без этого обойтись?»
«Нет»
«А может?»
«Ритуал требует жертву из крови»
«Твою мать…»
Томка негнущимися пальцами обхватила рукоять ножа, занесла и тут же опустила.
«Я не могу»
«Дура! Тогда себя режь — раз его не можешь!» — зло выплюнула Лара.
Несколько раз вдохнув, ставший внезапно тягучим и липким, воздух, сделала первый надрез на запястье. С тихим стоном снова выругалась и с шипением выдохнула.
«Только к голой коже» — предупредила Лара, и в тоне ее слышалось с трудом скрываемое волнение.
«А раньше не могла сказать? Вот, как я теперь одной рукой?»
Шипя, словно змея, Тамара кое-как изловчилась и стянула с Даниэля футболку, перемазав ее в крови. Затем сосредоточенно начала выводить символы, стараясь не ошибиться. А это было трудно. Писать на теле полуобнаженного мужчины пальцем, собственной кровью — то еще удовольствие. Рука отчаянно дрожала и от этого символы выходили кривобокими. Закончив, Томка перевела дух и поинтересовалась:
— Зачем ты причиняла ему боль? Тогда в первый раз. Если можно было обойтись своей кровью.
«Тогда я призывала. Боль — это одна из самых сильных эмоций» — холодно разъяснила Лара, — «Теперь повторяй за мной…»
Червь сомнений, поселившийся где-то глубоко в подкорке, не давал Томке покоя, но вопреки инстинктам она послушно повторяла непонятные рычащие слова. Вскоре темнота стала заполнять все свободное пространство комнаты, и настольная лампа, издав жалобный звук, разбилась, под влиянием некой чужеродной силы.
Тамара вздрогнула и хотела в испуге вскочить на ноги, но тело не слушалось, губы вопреки желанию все повторяли и повторяли за Ларой, а рука прочертила вторую линию на запястье, перерезая вену. Боли она отчего-то не почувствовала. В следующее мгновение престала чувствовать и тело. Тут-то до Тамары стало доходить, какая роль ей отведена в этом ужасающем действе.
«Ты обманула меня»
«Верно»
«Зачем?»
«Нужна жертва гораздо существенней, чем просто кровь. Тьме невыгодно забирать сущности обратно. Твоя душа и тело станут платой»
У Томки даже не нашлось обидных слов. Смысл? Если дело уже сделано и не в ее власти прервать ритуал.
«Но тогда умрешь и ты»
Тамара уловила отголосок какой-то непонятной эмоции очень похожей на грусть.
«А я и не воскресала. Жизнь в твоем теле — это даже хуже смерти. Клетка-обманка. Жизнь без права на свободу»
«А как же Эдвард?»
«Пусть лучше он будет один, чем обнимает нас обеих»
Вот он: ответ истинной эгоистки! Лара, как всегда, невероятно жестока в своей любви. Если она так любит, страшно даже представить какова ее ненависть.
Ей бы хотелось закрыть глаза и не видеть, как символы вспыхивают огнем, как дугой выгибается безвольное тело Даниэля и черные щупальца тьмы оплетают его, вызывая дикие конвульсии, но балом правила на этот раз Лара и Тамаре оставалось только терпеливо ждать конца, ощущая одну лишь тупую пустоту.
Лили уже в пятый раз стучала в дверь Карлайловкого дома и, странное дело, никто ей не отвечал и не спешил открыть дверь. Она потопталась на пороге и решила обойти дом, чтобы постучаться в кухонное окно. Обычно когда Эд был дома, то в основном обитал на кухне, объясняя это тем, что экономит время передвижений до холодильника и обратно. Как по ней — так Эдвард маскировал свое одиночество. Портрет Лары в его покоях слишком давил на психику. Лили, вообще, не понимала, на кой черт он его туда повесил. Одним словом — мазохист!
