Заметив меня, говнюк вскакивает и начинает убегать, но внезапно на его пути вырастают Джейсон и Сойер. Линч хватает ублюдка сзади за шею и тащит обратно к моей машине, где на двери со стороны водительского сиденья черной краской из баллончика выведена надпись: «ШЛЮХА».
– Не вмешивайся, – предупреждает меня Банди своим низким, опасным голосом, который пробирает до костей.
Дэнни хватает меня за руку и тянет на себя. Я отступаю и глубоко вдыхаю, чтобы справиться с накатившей на меня яростью.
Вокруг нас начинает собираться толпа, формируя неровный полукруг. Возбужденный шепот и смешки заполняют воздух, но я слышу только свое сердцебиение. Так четко, будто стою в пустой комнате.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Тем временем крысеныш извивается, словно червяк, пытаясь вырваться из лапы Линча, но футболист больше его в два раза и крепче примерно в три.
– Эй, Джей! – обращается Сойер к другу. – Напомни, как называются парни, которые обижают девчонок?
– Мудаки, – хрипло отзывается Банди, поднимая с асфальта баллончик, который выронил «художник», когда пытался убежать.
– Значит, кто ты, Уилсон?
– Отпустите парни!
На красивом лице Линча сверкает опасная улыбка.
– Ответ неверный.
Сойер с силой заводит руки Уилсона за спину и разворачивает его лицом к Банди.
– Лучше не дергайся, – усмехается Банди, встряхивая баллончик. – Иначе выйдет некрасиво.
Шум вокруг затихает. На парковке воцаряется тишина. И я готова поклясться, что все вокруг буквально замерли в ожидании.
Под жалкие стоны Уилсона Банди распыляет краской огромную букву «М» прямо на его лице. Следом пишет на шее «У» и, опускаясь ниже, оставшуюся часть слова. Когда на промежности Уилсона появляется последняя буква – «К», Линч отталкивает парня и брезгливо встряхивает руками, будто их испачкал.
– Завтра к утру машина Хантер должна быть чистой, – предупреждает Сойер. – Иначе эта надпись превратится в эскиз для твоей первой татуировки. Ты же знаешь, Банди неплохо ладит с чернилами. – Линч разворачивается к ошарашенной толпе и широко разводит руками. – Это касается каждого.
Когда все начинают расходиться, Сойер подходит к нам, кладет руку мне на плечо и спрашивает:
– Как ты, Харли? В порядке?
– Вообще-то нет, – отвечает вместо меня Дэнни.
Глава 28. Чейз
Сегодня выдался идеальный денек для похмелья.
Утром в аэропорту Майами нас встретил тренер Маккартни, который велел мне тащиться на другой конец города, чтобы провести урок физкультуры в Средней школе Святого Сердца по какой-то государственной благотворительной программе. Днем в эту школу нагрянули репортеры с телевизионщиками из И-Эс-Пи-Эн
[71] и два часа заваливали меня унылыми вопросами в духе: сколько раз в день я ем, сколько часов сплю и как часто отливаю, – снимая крупным планом мое опухшее от виски лицо. За последние двенадцать часов я столько раз от усталости тер руками глаза, что они у меня воспалились.
Возвращаюсь на виллу Линча, когда солнце уже клонится к закату. Оставляю байк на подъездной дорожке, не потрудившись отогнать его в гараж, и вхожу в дом. Нос тут же улавливает запах еды – вареного риса и мяса. Желудок откликается урчанием. Наверное, очередная подружка Сойера, благослови ее Господь, решила зайти с козырей. Надеюсь, мне тоже что-нибудь перепадет. В этом доме готовит только Банди, и только когда у него хорошее настроение. Что означает – почти никогда.
Бросаю дорожную сумку в прихожей и направляюсь в сторону лестницы, чтобы подняться в спальню. Проходя мимо гостиной, краем глаза замечаю какое-то движение на кухне, которая является ее частью. Поворачиваю голову и замираю на полпути. Дыхание застревает в легких.
Хантер Брэдшоу.
На моей кухне.
Стоит возле распахнутого холодильника, держит в руках пластиковый контейнер с лаймами и невозмутимо смотрит на меня.
Иисусе…
Она выглядит как ожившая мечта.
Очень грязная мечта.
На ней розовая прозрачная блузка, демонстрирующая черный бюстгалтер, джинсовая микро-мини-юбка, размером с мою ладонь, и черные босоножки на высоком каблуке, которые делают ее гладкие, загорелые ноги, длиной в милю, просто бесконечными. Светлые волосы, обычно ровные, сегодня завиты и красивыми волнами спадают на грудь. На губах темная помада, которая фантастически оттеняет голубые глаза, придавая им более глубокий, почти неоновый оттенок.
Красивая. Сексуальная. Беспощадная.
Я смотрю на нее с недоверием. До сих пор не могу поверить, что Хантер здесь. В моем доме. Я даже боюсь моргать, будто она может исчезнуть в любую секунду.
– Дерьмо, – первое, что выдает мой рот, пока глаза жадно блуждают по ее лицу, уделяя особое внимание губам, между которыми мне хочется просунуть свой язык.
– Хантер Брэдшоу, рада знакомству.
Она ставит контейнер с лаймами на стол и берет в руки раскрытую коробку печенья.
– Что ты здесь делаешь?
Я хочу ее обнять.
Или придушить.
Мысли несутся со скоростью света.
– То же, что и ты, – живу, – отвечает она своим любимым ты-тупой-мудак тоном.
– Нет.
– Да.
– Нет! – Проклятье. – СОЙЕР!
– Он в душе, – говорит Хантер, ломая пальцами крекеры Грэм и отправляя кусочки в блендер. – Выглядишь неважно. Ты не заболел? У тебя глаза красные.
– Отвали на хрен со своей заботой, Брэдшоу! – выпаливаю я, приходя в себя.
Уголки ее губ подрагивают.
– Как скажешь.
– И держись от меня подальше!
– О, это будет непросто, Каннинг. – Голубые глаза сверкают озорным блеском. – Поскольку теперь наши спальни находятся рядом.
Я глубоко втягиваю воздух и шумно выдыхаю.
Оке-е-е-е-ей.
Где эта белобрысая Пэтти, мать ее, Стенджер
[72]?
Вбегаю по лестнице на второй этаж, распахиваю дверь в спальню Сойера и вижу его голую задницу, которую тот старательно натирает ментоловой мазью от ушибов. В отличии от меня, Линч не пропустил вечернюю тренировку. И, судя по большим багрово-красным пятнам на его теле, засранца сегодня не слабо помяли.
Едва сдерживаясь, чтобы по этой заднице не пнуть, захожу в комнату и громко захлопываю за собой дверь.
