– Так ты пойдешь со мной выразить соболезнования Джонсонам? – спрашивает мама.
– Господи, зачем?
– Два слова, сладенькая. Бесплатные. Закуски.
Я морщу нос.
– Ты отвратительная.
– И это говорит девчонка, которая избивает моих гостей. – Она резко разворачивается ко мне, чтобы оценить, какой эффект произвели на меня ее слова, и, явно довольная увиденным, добавляет: – Я наблюдала за вами из окна, Хантер. И уверена, не я одна.
Закусываю нижнюю губу, пытаясь подобрать слова, которыми можно объяснить свое утреннее поведение, но мать меня опережает.
– Ты разочаровываешь меня, персик. Сколько раз можно повторять: хочешь сделать что-то неправильное, убедись, что вокруг нет свидетелей.
Улыбка трогает мои губы.
– Значит, ты не злишься на меня?
– Разумеется, злюсь. Почему ты не рассказала мне, что вы знакомы? Тогда бы я не чувствовала себя такой гребаной идиоткой.
– Идиоткой?
– Ну да. – Она подходит к зеркалу в гостиной, поправляет помаду на губах и проверяет, не измазала ли та зубы. – Мы с Чейзом перепихнулись. Оба получили все, что хотели, и разошлись. Глупо было думать, что он вернулся, потому что все эти дни не мог выбросить меня из головы…
Я ощущаю укол вины.
– Ты действительно так подумала?
Руби небрежно пожимает плечом, ее взгляд скользит по мне, а затем снова возвращается к зеркалу. Глядя на свое отражение, она слегка вскидывает подбородок и расправляет плечи, словно пытается выглядеть увереннее, но меня не так легко провести. Я знаю, что ее образ первоклассной стервы – всего лишь собственноручно выкованная броня, которая скрывает хрупкую ранимую женщину, прошедшую через ад и с трудом вернувшуюся обратно.
Меня накрывает чувство стыда, и я вкратце рассказываю ей о нашей с Чейзом войне, опуская момент, как выбросила его одежду в мусорный бак, и избегая ненужных деталей, вроде разбитого байка и пошлых предложений футболиста.
– Когда Чейз побежал за тобой, я сразу поняла, что в этот дом он пришел не ко мне, и потеряла к нему интерес, – с улыбкой произносит мама, когда я замолкаю. – Твои парни – мое табу.
Меня передергивает.
– Чейз не мой парень.
– Рада это слышать.
– Почему? – неожиданно вырывается у меня.
– Потому что в таком случае его визиты в наш дом стали бы чертовски неловкими.
Глава 12. Хантер и Чейз
В субботу днем я валяюсь в одиночестве на диване и доделываю домашнее задание по химии, когда мои мысли о рибонуклеиновых кислотах прерывает стук в дверь. Убираю с колен ноутбук и с неохотой иду в прихожую, посмотреть, кого там принесло.
Хотя уже и так догадываюсь.
В конце нашей улицы находится псевдохристианская секта. По выходным ее зомби-адепты частенько ходят по домам, клянчат пожертвования и навязчиво предлагают почитать вместе с ними религиозную литературу. Однажды бедняги нарвались на Руби, которая вынудила их во имя Господа прибраться в нашем доме. С тех пор сектанты стали посещать нас гораздо реже, но полностью избавиться от них пока не удалось.
Открываю дверь и удивленно поднимаю брови. На пороге стоит рыжеволосый веснушчатый парень в синей униформе службы доставки.
– Посылка для Хантер Брэдшоу, – произносит он голосом робота ВАЛЛ-И.
Я расписываюсь в планшете, и курьер вручает мне небольшую коробку, обернутую в блестящую подарочную бумагу. Немного повертев ее в руках, настороженно приподнимаю крышку. Внутри два билета на сегодняшнюю домашнюю игру «Пиратов» и черно-белое джерси с цифрой «1» и надписью «КАННИНГ» на спине. Надо же, как символично для мудака высшей пробы играть под первым номером.
– Да кем он себя возомнил? – Я швыряю джерси в сторону, курьер ловит его в воздухе и бросает на меня ошарашенный взгляд. – Верните это дерьмо самовлюбленному недоумку, который мне это отправил, и передайте, что я ему не скот, чтобы меня клеймить!
– Э-э-э… Простите, мисс Брэдшоу, но это невозм…
Прежде чем парень успевает договорить, я отступаю назад и захлопываю дверь перед его носом.
Возвращаюсь к дивану, омываемая горячими волнами гнева, и бросаю коробку на кофейный столик. Мой взгляд цепляется за билеты, которые вылетели из нее, словно испуганные птицы. Внутренний Люцифер выпрямляется, расправляет плечи и стряхивает апокалиптический пепел со своего черного двубортного пиджака. Похоже, у него есть кое-какие мыслишки на этот счет и он не прочь со мной ими поделиться.
Еще немного поразмыслив, беру в руки телефон и набираю номер Дэнни. Подруга берет трубку после первого же гудка.
– Привет, Хантер.
– Привет. Есть планы на вечер?
– Ну, вообще я думаю, что свидание с книгой, диваном и яблочным криспом, который приготовила Аспен, звучит довольно неплохо. А что? Есть идеи получше?
– Ага, и выглядят они как два билета на сегодняшнюю игру «Пиратов».
– Та-а-ак… – с любопытством в голосе протягивает Дэнни. – Ты же не собиралась на нее идти.
– Передумала.
– Звучит подозрительно, – короткая пауза. – Но я в деле.
Я улыбаюсь и смотрю на наручные часы.
– Через два с половиной часа буду ждать тебя на стоянке стадиона.
Трибуны «Уиды», вмещающие до восьмидесяти тысяч человек, набиты под завязку. Прожекторы ярко освещают все вокруг. В воздухе – унижающий мое обоняние коктейль из запахов пива, хот-догов и жареного арахиса, которые вечная влажность Флориды усиливает в стократ. Студенческая зона пестрит цветами Рейнера – белый, красный и преимущественно черный. Гостевая – сине-голубыми цветами Колумбийского университета. На фоне бурлящего океана «пиратских» джерси и мрачных флажков с черепами я чувствую себя конфетой «Джелли Белли», которая по ошибке очутилась в пачке «Вуперс».
– Слышь, сучка, местом не ошиблась? – спрашивает меня какой-то ушлепок с нижнего ряда, тыча толстым пальцем в сторону гостевых трибун.
Я игнорирую вопрос. Сбрасываю с плеча рюкзак и занимаю кресло рядом с Дэнни, ощущая на себе тысячи враждебных взглядов.
– Эй, это ты та долбанутая Харли с вечеринки, которая разбила Каннингу байк!? – не унимается он, после чего поворачивается к своим дружкам и торжественно объявляет: – Твою мать, это реально она!
Я сжимаю кулаки.
Моя неприязнь к этому типу стремительно перерастает в ненависть.
Как же мне надоел этот гребаный вопрос. За прошедшую неделю я слышала его по крайней мере сотню раз. Мне казалось, что в университете не осталось ни одного человека, включая преподавателей, который бы мне его не задал. В Рейнере теперь многие знают меня в лицо, но почти никто – по имени. Только я не «Эй, это ты». Я отдельная планета, а не космическая пыль. И, как у любой планеты, у меня есть имя. И лучше бы им его выучить.
