Стервы хихикают, Сойер хмурится, а я призываю всю свою силу воли, чтобы прямо сейчас не надрать ему зад. Если бы не он, рот Кайлы в данный момент был бы занят куда более полезными вещами, чем генерацией желчи.
– Поверить не могу, что наш француз на нее клюнул, – неожиданно заявляет Фиби, поправляя бретельку платья на хрупком веснушчатом плече.
Вот тут я полностью обращаюсь в слух.
– Гас? – Карие глаза Кайлы округляются.
– Ну да. Мы с Сойером только что видели их на балконе. Шлюшка терлась об него, словно кошка в течке.
Хантер? Терлась?
Черт, я поверю в это только когда увижу собственными глазами.
Пробурчав, что иду за выпивкой, я выхожу в коридор и направляюсь в сторону единственного на этаже балкона, ощущая странную тяжесть в желудке. Вероятно, всему виной ритмичные басы грохочущей музыки, которые сотрясают весь дом.
Вилла Сойера находится на возвышенности, соседей поблизости нет. Поэтому шуметь можно сколько угодно, а если кто и рискнет вызвать полицию, то, узнав фамилию владельца виллы, копы скорее проглотят собственные жетоны, чем свернут тусовку сыну одного из самых влиятельных бизнес-магнатов Западного побережья. Который, к тому же, является восходящей звездой американского футбола – самого популярного вида спорта в стране. Особенно здесь, на юге, где футбол – почти что религия.
Я подхожу к открытым дверям балкона и вижу их – стоящую ко мне спиной Хантер и Гаспара гребаного Бартеза, который обвивает ее, как плющ. Рука второго квотербека, мечтающего занять мое место в стартовом составе, находится у девчонки под футболкой. Кретин откровенно лапает ее. И, похоже, она не возражает.
Почему я сейчас чувствую себя так, будто мне врезали по яйцам?
Может, это знак, что нужно выметаться отсюда?
Я решаю напоследок еще немного полюбоваться сексуальным костюмом суперзлодейки, который Хантер надела для меня в качестве наказания за дерзкий язык и выброшенные вещи. Ее миниатюрными шортами, с трудом прикрывающими округлую попку. Стройными и невероятно длинными ногами, обтянутыми колготками в крупную сетку. Причудливыми хвостиками… Но в итоге наблюдаю за тем, как Бартез разворачивает Хантер лицом к себе и тянется пастью к ее губам.
– ГАС! – гремит низкий голос, громовой раскат которого перекрывает даже музыку.
Только когда француз поворачивает голову в мою сторону, я осознаю, что этот голос принадлежит мне. Большие ярко-голубые глаза Хантер тоже устремляются на меня, и довольство на ее лице сменяется выражением отвращения.
Ауч.
Серьезный удар по моему эго.
К таким эмоциям я точно не привык. Обожание, восхищение, похоть – да. Но… отвращение? Это что-то новенькое.
– Почему ты до сих пор не сдох? – гневно спрашивает Хантер, глядя на меня, как на плавающую муху в тарелке супа. – Разве желания, загаданные на падающую звезду, не сбываются моментально?
Господи, она выглядит так горячо, когда злится. Ярость словно подсвечивает ее изнутри, придавая особую выразительность чертам красивого лица. «Ангел смерти» – первое, что приходит на ум, когда я смотрю на Хантер. Можете считать меня больным ублюдком, но ее ядовитый рот меня только заводит.
– Не сбываются, ангел. – Я стреляю в нее своей фирменной ухмылочкой. – Ведь ты все еще в одежде.
На ее сердитом лице вспыхивает надпись: «Гори в аду, Чейз Каннинг!», и я буквально слышу треск собственной ширинки.
– Эй, какого хрена тебе надо, чувак?! – картаво рявкает Бартез, напоминая о своем никчемном существовании.
– У меня тут возникли кое-какие вопросы по предстоящей игре, – лгу я.
– И ты хочешь решить их прямо сейчас?
– Это не займет много времени.
– Все в порядке, Гас. – Хантер вытаскивает из заднего кармана телефон и опускает взгляд на экран. – Мне все равно уже пора. За мной приехала машина.
Она хватает свою биту и обменивается несколькими фразами с Бартезом, но я не могу разобрать, о чем идет речь. Когда Хантер проходит мимо меня, я хватаю ее за руку, останавливая.
– Может, останешься? – Наклонившись, я слегка касаюсь губами ее уха. От нее так чертовски вкусно пахнет, ванилью и каким-то сладостями. – Хочешь этой ночью выкрикивать в постели мое имя?
Девчонка слегка поворачивает голову, и я замечаю на ее лице опасную полуулыбку.
– Скорее ты будешь выкрикивать мое.
– И что же это значит?
Но мой вопрос остается без ответа. Хантер резко отдергивает руку и уходит прочь. Когда ее высокий силуэт растворяется во тьме коридора, на меня набрасывается Бартез.
– Серьезно, Каннинг? – Он прислоняется к перилам и вызывающе скалится. – Вопросы по предстоящей игре?
– Всех беспокоит твое неумение просчитывать защиту. – Я опираюсь плечом о косяк, скрещиваю руки на груди. – Каждый второй сэк
[25] – фамбл
[26]. Это слишком убого, не находишь?
– А твоя любовь к коротким пасам не слишком убога? Думаешь, достаточно крут, чтобы выиграть Национальный чемпионат без вертикальной игры?
– У главного тренера нет ко мне претензий.
– А что, если у меня есть? – Его змеиные глаза смотрят на меня неподвижно.
– Значит, запиши полный список на бумагу и изящно подотри им свой французский зад.
– Enculé!
[27] – яростно выплевывает Бартез, и я с усмешкой замечаю, как его руки сжимаются в кулаки. – Знаешь, почему я до сих пор тебе не врезал, Каннинг? Потому что не хочу вылететь из команды. Видит бог, только это меня сдерживает.
– Побереги свои пальцы, кудряшка. Вдруг «вечно запасному» квотербеку с нулевым индексом узнаваемости выпадет шанс выйти на поле, а он будет не в форме.
– Чейз! ЧЕЙЗ!
Я разворачиваюсь и вижу, как с другой стороны коридора мне навстречу несется Сойер. Его густые светлые волосы взъерошены, а серо-зеленые глаза широко раскрыты. В последний раз я видел его таким шокированным в Сан-Франциско, когда за ним от стадиона и до самого автобуса команды гналась возбужденная толпа фанаток в крылатых чепцах и черных монашеских рясах.
– Старик, там твой байк… – запыхавшись, произносит он на ходу, и я ощущаю тревожное покалывание в затылке. – Лучше тебе самому это увидеть.
Я выбегаю вслед за Сойером из дома и вздрагиваю при виде огромной толпы, – человек пятьдесят-семьдесят, не меньше, – собравшейся на подъездной дорожке.
