– Я уже раз сказала, что мне не в чем сознаваться, что я не знаю за собой никаких дурных поступков, а потому делайте со мной, что хотите, но только скорее!
– Быть может, пытка принудит вас сознаться?
– Попробуйте пытать! – надменно воскликнула Амина. – Попробуйте, жестокие люди, и если вы добьетесь от меня хоть единого слова, то после того я дам вам право назвать меня малодушной и трусливой. Я – слабая женщина, да, но я не боюсь вас, я бросаю вам вызов!
Такие слова никогда еще не касались слуха ее судей; они привыкли к униженным, робким мольбам, к смиренному сознанию их святости и всесилия, и вдруг эта хрупкая молодая женщина осмеливалась так говорить с ними! Но по установленному порядку пытка применялась не ранее, чем обвинение было объявлено и на него получено возражение.
– Это мы увидим, – сказал великий инквизитор, – уведите ее!
И Амину опять отвели в камеру.
За это время патер Матиас много раз имел совещания с великим инквизитором относительно Амины. Хотя в пылу своего религиозного гнева и рвения он сам предал Амину в руки инквизиции и добыл требуемое число свидетелей, теперь он горько сожалел об этом и в душе своей страстно желал поправить содеянное им зло.
Он готов был употребить все усилия, чтобы убедить ее сознаться, что она поступила плохо, и склонить ее принять католическую веру, чтобы тем самым спасти ее. С этой целью он добился, вопреки строгим порядкам инквизиции, доступа в ее камеру.
Но тщетно он убеждал ее сознаться в своем «преступлении», Амина была непоколебима.
– Амина Вандердеккен, – говорил патер, – предупреждаю вас, что если вы сознаетесь в ваших преступлениях раньше, чем вам прочтут обвинение, то вы будете спасены; если же вы сознаетесь после, то это не принесет вам никакой пользы!
– Я этого не сделаю ни до, ни после обвинения. То, что я делала, делала сознательно, и это не есть преступление ни для меня, ни для кого из моих единоверцев! Быть может, для вас это и преступление, но ведь я не вашей религии!
– Не забывайте, Амина, что вы вместе с тем подвергаете опасности и вашего мужа, который подлежит осуждению за то, что взял себе в жены колдунью! Не забудьте это… завтра я опять приду к вам; тогда вы успеете обдумать все, что я вам сегодня сказал.
– Мой разум мутится! – воскликнула Амина. – Оставьте меня одну; прошу вас!
Патер Матиас вышел из камеры, весьма довольный последними словами Амины; мысль об опасности, могущей грозить ее мужу, видимо, смутила и встревожила ее.
Действительно, едва только за патером затворилась дверь, как Амина кинулась на жесткий матрац в углу ее камеры и, закрыв лицо руками, воскликнула:
– Быть сожженной живой на костре! И это делают христиане! Так вот она, та ужасная смерть, которую предсказал мне Шрифтен! Да, он предсказал ее мне, и потому она неминуема! Значит, это моя судьба, и я не могу уйти от нее, не могу спастись! Если я сознаюсь, то этим самым подтвержу, что Филипп женился на колдунье, и его привлекут за это к ответственности. Нет, никогда! Муки и страдания не пугают меня; это жестоко; ужасна даже самая мысль об этом, но ведь это не долго. Бог отцов моих, дай мне силы и мужество устоять против этих скверных людей, дай мне возможность все снести и выстрадать ради моего дорогого Филиппа!
На другой день вечером снова явился патер Матиас. На этот раз он нашел Амину спокойной и сосредоточенной. Его последнее замечание, что Филиппу могла грозить опасность, если ее признают виновной в колдовстве, закалило ее душу, и она решила, что ни пытки, ни смерть не заставят ее сознаться в этом, и так и сказала патеру.
В этот вечер старик ушел с тяжелым чувством на душе и глубоко удрученный при мысли, что Амина должна будет погибнуть такой ужасной смертью. Теперь он горько упрекал себя в поспешности и в сотый раз желал, чтобы Амина никогда не встречалась ему на его пути. Кроме того, он еще думал о Филиппе, который был так добр к нему, так много сделал для него. Как он теперь встретится с ним? Что скажет ему, когда Филипп спросит его о своей жене?
Глава XXXVIII
Теперь мы опять вернемся к Филиппу и Кранцу. Когда последний вернулся от коменданта к Филиппу, то сообщил ему обо всем и о той баснословной истории, которую он придумал на его счет.
– Я сказал ему, что вы один знаете, где скрыты сокровища, – продолжал Кранц, – для того, чтобы он отправил вас за ними и вы могли воспользоваться случаем и бежать!
– Нет, нет, дорогой мой, или вы поедете со мной, или я не уеду отсюда! – отвечал Филипп. – Я чувствую, что если я расстанусь с вами, то счастье покинет меня!
– Пустяки! Это пустые предрассудки! Кроме того, можете быть спокойны, я здесь долго не останусь: так или иначе я удеру отсюда!
– Я не укажу, где хранятся сокровища, если вы не поедете вместе со мной!
– Ну, попробуйте заставить его согласиться на это! В сущности ведь мы ничем не рискуем попытаться.
Чуть слышный стук в дверь привлек их внимание. Филипп поспешил отворить дверь, и в комнату прошмыгнул Педро. Оглядываясь кругом и приложив палец к губам в знак молчания и осторожности, он шепотом сообщил им то, что ему удалось подслушать.
– Постарайтесь, если возможно, чтобы я отправился с вами, – добавил он, – а пока мне надо идти, а то он еще не лег, и меня могут хватиться! – И Педро выскользнул в дверь и, крадучись, выбрался на вал.
– Да, Филипп, вы правы, мы должны ехать вместе; вам нужна будет моя помощь, мое содействие! Я попробую уговорить его ехать с нами; это будет, пожалуй, всего лучше!
На следующее утро Филипп и Кранц были приглашены к завтраку; комендант встретил их необычайно любезно и приветливо, а когда завтрак стал подходить к концу, обратился к Филиппу с такою речью:
– Синьор, я обдумал то, чем мне сообщил ваш приятель, и приношу вам мои самые горячие извинения в том, что произошло вчера. Вместе с тем, движимый чувством религиозного рвения, присущим каждому доброму католику, я при вашем содействии желал бы добыть скрытые на острове сокровища, предназначенные для святой церкви, чтобы потом установленным порядком препроводить их по назначению. Ввиду этого я предлагаю вам взять с собой небольшой отряд солдат, которых я предоставлю в полное ваше распоряжение, и отправиться с ними на упомянутый остров.
Филипп согласился, но при том условии, чтобы и Кранц поехал вместе. А для усыпления подозрительности коменданта оба предложили ему присоединиться к ним: солдаты, дескать, будут тогда лучше слушаться. Кроме того, нашими друзьями было предложено ехать не на одном, а на двух судах.
После некоторого колебания комендант изъявил свое согласие.
Таким образом, все устроилось согласно желанию Кранца, за исключением вопроса о Педро, который Кранц считал неудобным затронуть, боясь возбудить подозрение коменданта.
Вернувшись в свою комнату, они с Филиппом принялись обсуждать это обстоятельство, как вдруг вошел Педро и объявил, что назначен в число людей, отправляющихся на остров, и приставлен для услуг к Филиппу и Кранцу.
