Глава XVII
Однако еще не все было сделано. Огонь вырвался уже на верхнюю палубу; вскоре сообщение с носовой частью судна стало невозможным. Было около четырех часов утра, когда все было готово, и женщины и дети благополучно размещены на плоту. Теперь оставалось еще высадить солдат и разместить их в шлюпках; две трети всего их числа благополучно заняли свои места, согласно указаниям Кранца, наблюдавшего за высадкой. По просьбе Филиппа капитан, вооруженный двумя револьверами, встал у винной камеры, где хранились запасы спирта и преграждал доступ в нее, пока дым и пламя не отрезали путь к этому помещению. Этой разумной мерой Филипп достигнул того, что не один человек на судне не был пьян, и все действовали разумно и сознательно. Но вот огонь охватил и кормовую часть судна, и громадные языки пламени вырвались разом изо всех пушечных портов и мгновенно уничтожили веревочные лестницы, по которым спускались солдаты; они попадали в воду, а оставшиеся еще на судне очутились в кольце пламени, задыхаясь от жары и дыма. Филипп стал говорить, но его не было слышно, да и никто не слушал его теперь; все обезумели, особенно солдаты.
Все спешили спастись, но другого спасения, как кидаться за борт, не представлялось. Между тем шлюпки и плот должны были отойти подальше от судна, чтобы защищаться от огня и летящих в воду горящих головней. Если бы обезумевшие люди обождали всего несколько мгновений и согласно распоряжению Филиппа стали бы прыгать в воду один за другим, люди на шлюпках вылавливали бы их в свои шлюпки, или же, если бы они проползали до конца свисшей над самой водой, нарочно опущенной для этой цели бизань-мачты, все могли бы быть спасены; но вместо того они, точно стадо овец, все разом кинулись через гакаборт, так что находившиеся на шлюпках не успевали вылавливать их достаточно быстро, и многие пошли ко дну. Из матросов на судне в эту минуту было всего несколько человек и с ними Филипп и капитан, большинство же находилось на шлюпках и на плоту. Оставшиеся на судне не отходили от Филиппа и действовали согласно его указаниям. Дав время выловить всех солдат, которых можно было спасти, Филипп приказал матросам одному за другим доползти до конца косой мачты и спуститься на плот или в воду, а оттуда их должны были принять на шлюпки. Из них не погиб ни один. Тогда Филипп предложил капитану сойти первому, но тот отказался; тогда Филипп спустился первый, а за ним и капитан, и оба поместились на шлюпке. Канат, которым был прикреплен к судну плот, был обрублен и взят на шлюпки.
На небе занималась заря, когда потерпевшие несчастье тронулись от места катастрофы к берегу.
К этому времени «Фрау Катрина» представляла собою один сплошной пылающий костер. Капитан Барентц не спускал с нее глаз и, с трудом сдерживая слезы, дрожащим голосом восклицал:
– Вот гибнет прекраснейшее судно, судно, которое только что не говорило, так оно было разумно и бесподобно; оно не знало себе равных, и в целом флоте нет другого судна, которое могло дать такую яркую иллюминацию, как «Фрау Катрина». Смотрите, разве оно не роскошно, не величественно горит?! Бедная моя «Фрау Катрина». Ты безупречна до конца! Мы никогда больше не увидим другого такого судна, как ты! Но я рад, что отец мой не дожил до этого ужасного зрелища: оно разбило бы его сердце!
Филипп ничего не ответил, почувствовав даже уважение к любви капитана к его судну.
Шлюпки и плот подвигались не быстро, так как вал был довольно силен, а плот перегружен. Наступавший день не обещал хорошей погоды; можно было ожидать новой бури. Филипп искал глазами землю, но ничего нельзя было видеть из-за густого тумана. А на плоту было до 60 человек детей и женщин, и все без пищи, без воды, а впереди буря и темная ночь! Было от чего прийти в отчаяние, и Филипп был в отчаянии при мысли, что все это горе, все это несчастье, быть может, произошло по его вине.
– Земля с наветренной стороны! – крикнул вдруг Кранц, находившийся на передней шлюпке.
Этот крик мгновенно придал всем бодрости; почти отчаявшиеся люди сразу ожили.
Филипп встал на носу своей шлюпки и увидел, что берег был уже недалеко – менее чем в пяти милях расстояния, – и луч надежды проник и в его сердце.
Ветер свежел, и волны начинали вздыматься, ветер был не попутный, но и не противный; он дул в бок. Люди на шлюпках нагибались над веслами, удваивая свои усилия, чтобы скорее достигнуть берега; все как-то разом повеселели и приободрились, но плот был так тяжел и сидел так глубоко, что замедлял ход шлюпок, к которым был привязан, и бедные гребцы выбивались из сил.
К полудню они были уже всего в трех милях от берега, но после полудня ветер стал крепчать; плот так сильно заливало волнами, что находившиеся на нем начали опасаться за свою жизнь. Между тем гребцы стали ослабевать от голода и усталости, и, хотя продолжали работать, силы, видимо, изменяли им: были минуты, когда они хотели предоставить плот воле волн и одни, сами по себе, добраться до берега. Но Филипп подбодрял и увещевал их, и из уважения к нему они не осмеливались ослушаться.
Однако расходившиеся волны и ветер так трепали наскоро сколоченный и связанный плот, что находившиеся на нем с трудом удерживались на своих местах. Вдруг громкий крик и страшные вопли заставили дрогнуть сердца находившихся на шлюпках. Первым оглянулся Филипп и увидел, что связки плота не выдержали напора волн и плот разорвался пополам: одна половина, оставшаяся на привязи, быстро удалялась от оборвавшейся; мужей оторвало от жен и детей; некоторые кидались в воду, чтобы остаться вместе, и тут же тонули прежде, чем им успевали оказать помощь. Между тем и остальные скрепы плота стали расходиться; люди цеплялись за обломки, за отдельные доски, цеплялись друг за друга, отчаянно взывая о помощи.
Находящиеся на шлюпках спасали кого могли, хотя шлюпки были до того перегружены, что с трудом и опасностью для самих себя могли принимать спасенных.
На глазах у всех женщины и дети тонули, и ничего нельзя было сделать для их спасения.
Можно себе представить весь ужас этой катастрофы, но описать его нельзя. Матросы, незадолго перед тем хотевшие предоставить плот на волю волн, теперь плакали, как дети. Филипп был подавлен, убит; он закрыл лицо руками и долгое время не произносил ни слова, не давал никаких распоряжений и даже как будто не сознавал, что происходит вокруг него.
Было пять часов вечера, когда случилось это страшное несчастье, а перед закатом все шлюпки благополучно пристали к берегу и высадились на песчаной отмели. Шлюпки вытащили на берег, и изнемогающие люди улеглись тут же на песке, еще теплом от солнца, и, забыв, что они не ели и не пили, заснули крепким сном. Капитан Барентц, Филипп и Кранц, убедившись, что шлюпки убраны, несколько минут совещались, затем последовали примеру остальных.
Проспав очень долго, они наконец проснулись в печальной действительности, мучимые жаждой и голодом. По предложению Филиппа все разошлись по разным направлениям искать пресной воды. Но сколько они ни искали, воды нигде не находилось; нашли только широколистое растение, на листьях которого собиралась роса, и мучимые жаждой люди жадно слизывали эту росу, утоляя хоть отчасти свою жажду. А пищи никакой не было. Некоторые, однако, догадались не только слизывать росу, но и сжевывать самые листья и таким образом утолили и свой голод. По совету Филиппа набрали очень много этих листьев, сложили их в шлюпки, которые затем спустили на воду.
