– Прошу прощения, юная леди, – возразила ей Каролина. – Те другие матроны вам не матери, и ни одна из них не скажет вам, как выглядит ваше поведение в глазах окружающих.
– Как выглядит наше поведение! – Шарлотта вскочила на ноги, ладонями хлопнув себя по ногам. – Это всё, что тебя волнует?
– Шарлотта, прекрати, – одернула сестру Кэрри, рывком усаживая ее на диван.
– Питер Марье намного старше тебя. И ты знаешь, какая у него репутация. Он никогда на тебе не женится.
– Вот и прекрасно, – огрызнулась Шарлотта. – А я и не хочу выходить замуж.
– Глупости. И ты должна знать, юная леди, что о тебе уже сплетничают.
– Ну и что? – фыркнула Шарлотта. – Пусть болтают. Мне все равно.
– Мне не все равно. – Каролина почувствовала, как в ней всколыхнулся гнев. Ее била дрожь, и, опасаясь пролить чай, она отдала чашку Хейду.
– Как ты не понимаешь, – не сдавалась Шарлотта, – меня не волнует, что обо мне думают в обществе. Все те матроны впустую растрачивают свою жизнь. Чем они занимаются целыми днями? Наносят светские визиты, устраивают приемы, да сидят как на иголках в ожидании, когда им доставят бесценные приглашения от миссис Астор.
– Боже мой, откуда такая непочтительность? – Каролина строго смотрела на дочь.
– Извини, мама. – Голос Шарлотты полнился обидой. – Или мы тоже должны перед тобой кланяться? Мы – твои дочери, а не верные подданные. И я тебя не боюсь. Господи, даже отец перед тобой трепещет. Все тебя боятся.
Растерявшись, Каролина не нашлась, что ответить.
– Ладно, идите. – Она взмахнула руками, закрывая глаза. – Оставьте меня. – Узел в животе затянулся туже.
В очередной раз она металась между теми устоями, что внушила ей мать, и действительностью. Неужели ее дочери настолько несносны? Неужели их поведение настолько катастрофично, как она это себе представляет? Говоря по чести, она уже ни в чем не была уверена. Сама Каролина в юности была робка и нерешительна, даже не пыталась флиртовать, а ее дочери кокетничали вовсю. Может, и она в их возрасте вела бы себя так же, если б была столь же красива и уверена в себе, как они. Ее девочки идут в ногу со временем, мыслят по-современному, нестандартно. Шарлотта все чаще говорит о том, что хотела бы помогать бедным, а Кэрри жаждет изучать искусство, творчество великих мастеров. Спрашивается, для чего? Бедные как голодали, так и будут голодать, а Кэрри все равно ведь не станет художником.
Она услышала шаги девочек, топот, стон двери гостиной и, снова открыв глаза, увидела, что в комнате остались только она и Хейд. Дворецкий стоял рядом, все еще держа ее чашку. Он бывал свидетелем и детских истерик, и подростковых вспышек раздражения, но сегодня впервые при нем одна из дочерей Каролины дала ей отпор. Каролина была смущена и, понимая, что нельзя игнорировать то, что сейчас произошло на его глазах, повернулась к нему и сказала:
– Извините, что вам случилось это увидеть. Не знаю, что такое нашло на Шарлотту.
– Мисс Шарлотта бывает излишне горяча. – Он едва заметно поклонился, возвращая Каролине ее чашку.
– Хейд? – Она обратила на него взгляд и, помедлив немного, спросила: – Вы меня боитесь?
– Я глубоко почитаю вас, – отвечал дворецкий низким голосом, сдержанно улыбнувшись ей, – восхищаюсь вашей силой, но нет, мадам, страха перед вами я не испытываю.
Каролина в задумчивости глотнула чаю.
– Хейд?
– Да, мадам?
Она помолчала, поскольку собиралась сделать нечто ей несвойственное. Обычно за советом обращались к ней, а сейчас она сама нуждалась в совете.
– Я была излишне строга с ними?
Дворецкий отвел назад плечи и глубоко вздохнул, подразумевая, что ее отход от привычной чопорности – беспрецедентное явление. И даже вызывает неловкость. Впервые они вдвоем обсуждали нечто отличное от меню и хозяйственных нужд.
– Ваши дочери вступили в трудный возраст, – отвечал он, поразмыслив. – Они взрослеют. Склонны совершать ошибки. Но ведь на ошибках учатся, правда? Помнится, мои дочери тоже нередко ошибались, когда взрослели.
Дочери? У Хейда есть дети? А ведь ей ничего не известно о его жизни до того, как он поступил к ним на службу, осознала Каролина. И куда делась миссис Хейд? У него наверняка была жена – или, может быть, есть до сих пор; просто он с ней не живет. Каролина никогда прежде не представляла Хейда в роли мужа какой-то женщины. Не думала о нем в таком ключе. Как не думала о том, что находится под сутаной священника или как родители зачали ее саму. Хейд никак не вязался у нее с образом человека из плоти и крови. Иначе пришлось бы полностью переосмыслить личность того, кого она всегда воспринимала как дворецкого.
– Я сам в их возрасте совершил пару ошибок, – продолжал Хейд, выводя Каролину из раздумий. – Порой необходимо позволить детям оступиться.
– Ясно. – Каролина была поражена. Хейд только что – пусть и не открытым текстом – сказал ей: «Да, вы были излишне строги с ними». А Каролина привыкла к тому, что все, за исключением мужа, ну и, конечно, ее матери, всегда соглашались с ней, говорили ей то, что она хотела слышать или то, что, по их мнению, она хотела бы слышать. Все пытались угодить ей, произвести на нее благоприятное впечатление. Возможно, ее действительно боялись. Но только не Хейд. Как ни странно, она была довольна, что нашелся человек, который наконец-то сказал ей правду. Да, Шарлотта сейчас высказалась откровенно, но в девочке говорили гнев и непочтительность – желание причинить ей боль. А Хейд осмелился спокойно указать, что она – миссис Астор – была неправа.
До этой минуты она не сознавала, как ей не хватало того, чтобы к ней относились как к Каролине, как к Лине. В мире, где всем от нее что-то было нужно, будь то дочерей ввести в светское общество или получить приглашение на ее бал, разве могла она кому-то доверять? Чья любезность по отношению к ней была искренней? Кто лебезил перед ней лишь для того, чтобы добиться ее расположения? Но больше всего Каролину мучил вопрос: нравилась ли она кому-нибудь по-настоящему?
Ей нужен был друг, верный друг. Уорд Макаллистер не в счет. Да, он знал ее лучше многих других – она откровенничала с ним и порой могла бы поклясться, что только он один ее понимает, – однако Уорд бывал столь же скверен, как и остальные. Особенно в последнее время. Некогда они были на равных, оба стояли на страже привилегированного общества, которое они вдвоем создали, но теперь он видел в ней только миссис Астор, а не Каролину, не Лину. Уорд знал, что без нее, ему, самопровозглашенному светскому арбитру, нечего будет защищать. Говоря по чести, она тоже в нем нуждалась, он помогал ей поддерживать устои общества. И они клонились друг к другу – две грани, сходившиеся на вершине. Оба знали, что должны действовать в унисон, иначе их детище рухнет.
– Будут еще какие-то указания, мадам?
Каролина отказывалась смотреть на дворецкого. Она пребывала в смятении оттого, что обнажила перед ним душу, показала свою уязвимость. Поэтому она просто закрыла глаза и взмахом руки отослала его. Однако, услышав, как за ним закрылась дверь, пожалела, что не попросила Хейда остаться.
