Старушка смяла в руке платок, потом положила его на стол, разглаживая края.
— Так вот к чему я это. Житья от этих извергов совсем не стало! Отец мой в то время партизанил в тех местах, в отряде «Ястребок», так, по-моему, он назывался, если мне память не изменяет. Вот он и решил — при первой же возможности от греха подальше меня через эти самые горы из Крымска сюда и переправить. Линия фронта тогда жиденькая была, можно было проскочить, если тропы правильные знать. Отец мой хорошо знал. Здесь у него тогда сестра жила, тётка моя родная, Агафьей звали.
Баба Фрося перекрестилась.
— Тут наши воинские части повсюду стояли. А в самом Рыбачьем, вон в том самом лесочке, что сейчас за вашей стеной, небольшой полевой госпиталь располагался. Не помню, говорила вам или нет, но мне в то время пятнадцать годков уже было, так что я в том госпитале почти всё время и проводила. Помогала медсестрам, убирала в палатках, стирала, мыла... Одним словом, помогала, чем могла.
Баба Фрося посмотрела в лицо Декару. Для этого ей потребовалось задрать голову и откинуться на спинку лавочки.
— Я тот день, как сейчас помню, наши притащили на край скалы какую-то огромную пушку на гусеницах, начали из нее палить по кораблям, что шли из Новороссийска, да так, что у нас в домах враз все стёкла из окон повылетали. Я за той пальбой тогда из лесочка наблюдала. Глазастая была в то время, далеко видела. А потом налетели «юнкерсы». С воем начали ровнять Рыбачий с землей, ну и пушку эту самоходную заодно. А потом один бомбардировщик зашел на лесочек и сбросил две бомбы, как мне казалось, прямо на меня. Я тогда только и успела в специально для этого вырытую яму спрыгнуть. Их тогда много вокруг госпиталя нарыто было. Прыгнула как-то неудачно и зацепилась руками за деревянный бруствер. Повисла на руках, держась за него. Нет чтобы дурехе отпустить и упасть на дно, запрятаться, так нет, держалась до последнего, пока бомба рядом не взорвалась и не оставила мне отметины на всю мою оставшуюся жизнь.
Баба Фрося протянула нам руки, показывая множество белых маленьких шрамов густо покрывавших пальцы, кисти и предплечья. Я как-то раньше на них даже внимания не обращал.
— А вторая бомба взорвалась недалеко от госпиталя, хорошо хоть не в самом, но и она бед натворила тогда, — продолжала старушка, вздыхая и потирая шрамы на правой руке. — Я, как дура, выскочила из ямы и, не чувствуя боли, с окровавленными по локоть руками бросилась к госпитальным палаткам. Не соображала тогда, зачем туда бегу, то ли помощь оказать раненым, то ли себе. От страха совсем не понимала ничего! Бежала сквозь кусты, ничего не видя перед собой и не слыша. И так на полном ходу угодила в огромную воронку от той второй авиабомбы, что взорвалась недалеко от этих самих палаток. При падении я ударилась головой и потеряла сознание, а когда очнулась, то не сразу и поняла где я.
Баба Фрося вытерла платком вспотевший подбородок и, прикрыв глаза, продолжила:
— Сколько была в беспамятстве — не помню. Когда очнулась, то солнечные лучи все еще светили через дырку в потолке. Они еле освещали квадратное помещение с каменным полом и выложенными таким же камнем стенами. В комнате не было ничего, кроме резной мраморной тумбы, похожей на алтарь. На ней находилась скульптура из белого мрамора — человек по пояс, — баба Фрося провела себе рукой ниже груди, — ликом, кстати, сильно похожий на вас.
Она поочередно показала пальцем сначала на меня, потом на отца с дедом.
— Я и сейчас эту статую вижу перед глазами так, как будто это произошло всего несколько минут назад. И когда я на тебя паря глянула тогда, при первой нашей встрече, то меня сразу же как током пробило от этого узнавания! Так вот к чему это я — на шее у той статуи висела вот эта штуковина!
Баба Фрося показала кивком на пояс, куда Декар спрятал цилиндрик.
— Я, как та ворона, схватила блестящую цацку окровавленными руками, и тут же меня долбануло так, что я опять потеряла сознание. Не знаю, сон это был или явь, но в том состоянии, что я тогда была, померещился мне вот он или не он, сомневаюсь уже, у того волосы белые были, — последовал кивок в сторону Декара. И с ним невысокий такой, нескладный мужичок с тремя глазами...
Баба Фрося снова три раза перекрестилась.
— Они что-то втолковывали мне на непонятном рычащем языке, я так ничего и не поняла тогда. Подумала, что это ангел и чёрт из преисподней, каждый тянет меня в свою сторону. Не знаю, сколько еще времени я была без сознания, но когда очнулась, солнечный свет всё еще светил через дырку в потолке. Я надела кулон на шею под кофточку и стала кричать, звать своих, чтобы меня значит оттуда вытащили. Через какое-то время кто-то из проходящих мимо красноармейцев услыхал мои крики и помог выбраться. А потом военные из этой воронки и каменной комнаты штаб для себя соорудили, а статуя та пропала куда-то на следующий день. Вот так-то!
— А кто этот трехглазый? — спросил у Декара дед на Зотеле.
— По всей видимости, уважаемая грасси говорит о Море. Или о ком-то из народа Хогов.
— Вот! Вот на этом самом языке они со мной говорили, точно вам говорю! Точно! Паря, вы кто вообще — люди или ангелы? — разволновалась старушка.
— Люди-люди, — смеясь, попытался успокоить я ее, — правда не совсем и люди!
— Я так и знала, что не совсем люди! Вот как увидела тебя впервые тогда, так и поняла…
— А потом? Что было потом? — поинтересовался у нее дед.
Бабушка Фрося выпила залпом стакан воды, вытерла платком губы и, немного успокоившись, рассказала:
— А потом... Потом стала замечать за собой разное да необычное! Не сразу, конечно... постепенно. Ну вот к примеру... Увижу незнакомого человека, а уже знаю, как его зовут. Или идет кто-то впереди меня, я посмотрю на него и про себя подумаю — вот сейчас споткнется. И точно, секунда-другая, и спотыкается человек. И так во многом. Гадать пыталась по молодости, но только получалось как-то не очень. То, что должно в ближайший час-два произойти, вижу, а дальше как в тумане — ничего. Это потом уже, позже… Как с дочкой своей разругалась вдрызг, и она сбежала от меня, у меня проснулся настоящий дар, и с каждым годом он только креп и развивался. И всё это, я думаю, только благодаря ему, — опять кивок на пояс стража, — не снимала я его с шеи никогда! А вот сегодня захотелось снять и спрятать, да разве от него что спрячешь? Как от того румына! — старушка заулыбалась, искоса посмотрев на стража
Все, кроме стража, засмеялись, шутит баба Фрося, значит уже хорошо.
— А почему на других кулон не реагировал, в чём секрет? — поинтересовался отец.
— Кровь грасси на него попала, кровь при контакте, это и послужило ключом, — сказал страж. — Правда для этого не всякая кровь подойдет, а только кровь хоть с минимальным уровнем Хро или кровь избранных. Их для продолжения рода Крона сам Мор в свое время помечал по всей планете, — объясняя нам это, страж окончательно перешел на русский.
Мы все трое уставились на бабу Фросю.
