— Я про это ничего не знаю, честное слово. Мы давно не общались с ребятами. И не поймите неправильно, я им очень, очень благодарна. Но они были свидетелями моего позора. Ведь преступления одних слишком часто становятся позором для других. И я, то есть мне, как бы это сказать точнее…
— Тебе было тяжело с ними общаться?
— Конечно, так. Ведь кроме всего прочего, они ребята молодые и симпатичные, что усугубляло неловкость.
— Это понятно. Но сейчас перед тобой сидят две молодые женщины. Эмпатично, доброжелательно настроенные и готовые помочь.
— Поэтому ты не должна стесняться. И можешь рассказать все, не упуская ни одной подробности.
— Ладно, попробую. Похитили меня ночью, прямо в студенческом городке. Я, как дура, ничего не замечала, слежки там или какого-то преследования, и частенько ходила не асфальтированными дорожками, сносно освещенными, а сокращала путь тропками, что протоптали студенты. Тропки эти пролегают мимо разных вспомогательных зданий, лабораторий и хозпостроек, спортивного зала и стадиона. Места безлюдные, особенно вечером, и там всегда довольно темно. Вот он и подкараулил меня, выскочил из-за угла, стукнул по голове, дальше я не помню ничего, пока не очнулась в багажнике. Испугалась, со страху то ли потеряла сознание, то ли уснула, точно не могу сказать, а потом очутилась в каморке.
— То есть ты не знаешь, он выбрал именно тебя или схватил просто того, кто поздним вечером был неосторожен?
— Понятия не имею. Если вы полагаете, что я должна была узнать об этом у маньяка, то я не догадалась это сделать. Впрочем, он был совсем немногословен. — Заканчивая это предложение, Маша побледнела, перешла на срывающийся шепот и затряслась мелкой дрожью.
Ирина рванула к столу, на котором стоял чайник, поискала глазами подходящую емкость, плеснула воды в чашку и подала девушке.
— А ты сможешь его описать?
— Честно говоря, затрудняюсь. Напал он со спины, а потом, в каморке, все время приходил ночью, когда темно. И я видела только фигуру, рост, не более.
— Но лица он не скрывал?
— Нет, кажется, нет. Он был в шапке, вязаной, низко надвинутой на глаза, и в темноте верхняя половина лица получалась, словно в тени.
— Видишь, ты помнишь, оказывается, гораздо больше, чем думала.
— Да, но если я встречу его прямо на улице или в толпе, ни за что не узнаю. А он, вероятно, совсем наоборот. — Маша говорила ровным голосом, но тут неожиданно издала громкий всхлип, потом еще и еще, но уже потише. А через несколько мгновений закрыла себе рот обеими руками и сильно вытаращила глаза, словно испугалась, что не совсем хорошо контролирует собственный организм.
— Так, ладно, если о похищении и внешности преступника тебе говорить очень сложно, пока и не стоит. Давай опустим этот момент и поговорим о встрече с парнями.
— Я, как услышала, что по зданию кто-то бродит и кричит, сразу поняла, что это мой единственный шанс на спасение. Поэтому стучала и пыталась кричать, несмотря на скотч, которым рот был заклеен, и каким-то чудом они меня услышали, нашли и освободили. Хотя здание там большое, могли и не обратить внимания или элементарно испугаться. Принять решение не лезть, куда не следует. Так что я благодарна им, безмерно благодарна за спасение и последующую помощь.
— Мы из их видео знаем примерные обстоятельства, которые способствовали твоему спасению. Ты расскажи нам то, что не попало в кадр.
— Сама я ролик не смотрела, по вполне понятным причинам. Это неприятно и страшно. Но они прекратили писать, как только решили уходить из особняка.
— Вот и нам интересно, что вы стали делать дальше, о чем говорили и так далее.
Маша снова замолчала, она мялась и сопела. Странно, я полагала, что мы уже преодолели все барьеры в общении.
— Что? Мы тебя поймем и ни в коем случае не осудим.
— Я это, то есть, как это начать, — бормотала она.
— Машенька, да ты не стесняйся, говори как есть.
— Когда они меня нашли, воняло от меня, как от бомжа, даже хуже, думаю, много хуже, как от немытого сортира. Дело в том, что тип этот, похититель то есть, он же меня в туалет не водил и вообще постоянно держал связанной. И хоть он меня ничем не поил — не кормил, ходить, в общем, под себя приходилось. А я и рада была, хоть стыдно и дискомфортно, но теплилась надежда, что насиловать не станет, побрезгует.
— Это понятно, — с сочувствием кивнула я.
— Так что я свои вещи сбросила при первой возможности. Как сумела, помылась из бутылки, прямо в кустах, натянула вещи, что мальчишки одолжили, запрыгнула в машину, и мы поехали оттуда как можно быстрее.
— Парни отвезли тебя прямо домой?
— К общежитию. Их вещи и запасные кеды мне велики были, в таком виде среди людей нельзя передвигаться. Да и я в таком состоянии была, что, наверное, сама не добралась бы, даже при наличии денег и нормальной одежды. Кроме того, я не понимала, где именно нахожусь, не ориентировалась на местности.
— А свои вещи ты где оставила?
— Там же, где сняла, в кустах. Понимаю, возможно, бросать их там было нехорошо. Но поверьте, тащить с собой, даже до ближайшей мусорки, не представлялось возможным. Все пропахло мерзко, даже куртка.
— Да, конечно, мы понимаем. В машине с парнями говорили о чем-то?
— Они расспрашивали о похищении, я рассказывала, рыдала и икала. Оказалось, что жажда и голод даже страх умудрились заглушить. Они мне дали воду и еду, я что-то торопливо пила, жевала, потом снова плакала. Они и перестали расспрашивать, видно, решили не нервировать лишний раз. Только адрес общаги спросили и уточнили, куда меня вести — в полицию или домой. Я ответила, что домой, а потом задремала, наверное. Я же перенервничала, постоянно мерзла, спала плохо, урывками, ничего не пила и не ела, ослабела очень.
— Конечно, это нормально, — с сочувствием кинула Ирина.
— А вот перестали они тебя расспрашивать и стали негромко между собой общаться? Машунь, может, ты мельком слышала и что-то запомнила? Может, они говорили о своих планах? Или упоминали примерные адреса мест, где раньше бывали?
— Нет, ничего важного для своей работы они при мне не обсуждали. Не называли адресов. И уж точно не говорили о планах. Обсуждали, как станут монтаж делать, Максим спрашивал у Никиты, как была общая «картинка» и что удалось снять, когда меня нашли. То есть что видно в камеру, там очень темно было. Спрашивали, не буду ли я против, если они это все в сеть зальют? От растерянности я, дура, не возражала.
— Так, а это еще почему? С чего вдруг дура?
Маша снова замолчала.
— Говори, не бойся!
— Как же не бойся, если я все время только это и делаю, скоро от страха совсем ума лишусь. Или не могу уснуть, или кошмары снятся, и так все время. Вот, прошлую ночь уснуть не могла, все тени мерещились мне на улице, за окном. А потом проспала и не пошла на лекции. Проснулась в холодном поту, соседки ушли уже. Они, кстати, подозревают, что я на наркотики подсела. Уж больно поведение неадекватное стало.
