Мотор наконец подал признаки жизни, едва заметные, и каждая клетка завибрировала надеждой, когда Керри забрался в лодку и, низко пригнувшись, рванул в единственное доступное безопасное место – в открытый океан.
Керри распластался, как на постели, и не шевелился от страха, убеждая себя, что с каждой секундой отдаляется от опасности. Он умолял своих оставшихся богов спасти его, но почти час не мог оглянуться – веры не хватало. Дрейфуя в Тихом океане в трех километрах от берега, дрожа от своего дерьма и страха, Керри приподнял голову и посмотрел на береговую линию. На ней плясали языки пламени. Город Малибу, охваченный пламенем. Его дома с тростью Чаплина внутри больше не существовало, как и его самого, и мира, в котором он жил. Слезы, как воспевал Вергилий, – в природе вещей, повсюду трогает души смертных удел
[61]. Теперь Керри горевал по Шону Пенну и Николасу Кейджу, Салли Мэй и Карле, о судьбах которых он никогда не узнает. По дочери и внуку, где бы они ни были. Он горевал даже по Винку и Элу и, несмотря на былые разногласия, отдал бы все ради того, чтобы они сидели сейчас с ним в лодке, помогали планировать, утешали его и подбадривали. Ну, может быть, не Эл, чье обжорство в условиях ограниченных ресурсов стало бы проблемой и, возможно, даже привело бы к каннибализму. Но Винк – да, определенно. Винк, который, по крайней мере, играл хорошего полицейского. Верил в него, как никто другой. У Винка был боевой опыт, он видел, как умирают люди, так же как и Керри сейчас… Как удивительно, что Винк сохранил хоть какую-то человечность после всех потерь и боли, теперь знакомых и ему. Чем больше Керри отдалялся от берега, тем сильнее накатывала тоска. Побережье становилось просто полоской горящих деревень, умирающей нитью.
«О падший мир, – думал Керри, и слова рождались так же естественно, как в производственном павильоне в пустыне. – Ты взывал к звездам, чтобы они избавили тебя от одиночества, и они откликнулись, но забрали и все остальное. И кто я теперь такой?»
Человек и его мир переплетаются друг с другом. Нельзя уничтожить одно, не задев другое.
Кем он был?
Божком культурного рынка.
А кто он сейчас? Существо на лодке в десяти километрах от побережья Калифорнии, его имущество сократилось до одного рюкзака, оставленного Траволтой. В рюкзаке лежали две фляги, аптечка первой помощи и дюжина йогуртовых батончиков «Печенье и сливки» под брендом Лазерного Джека – молнии с точеным силуэтом Джека на упаковке. Восхищаясь мускулистым силуэтом, Керри вспомнил «Последнего из могикан», точнее его отбеленную версию в исполнении Дэниела Дэй-Льюиса: канувшая в вечность эпоха не просто допускала такое, а поощряла. Керри подумал, что эти йогуртовые батончики и мимолетное видение крепкого аборигена не что иное, как космическое приглашение, мимолетный проблеск надежды. Он поселится на острове, обретет суперформу. Он будет как последний из могикан. А может быть, в каком-то смысле он и есть последний из могикан, ведь у всех людей есть общий предок.
Чем закончился этот фильм?
В голове Керри вдруг засела навязчивая мысль, какой нарративной модели ему нужно придерживаться. Но он пересмотрел так много версий. Все концовки перепутались. Кажется, могиканина подстрелили французы? Или он сидел с ребенком у водопада? Керри так сильно хотел узнать, что закрыл глаза и умолял весь сонм возможных творцов послать ему подтверждающее воспоминание. Береговая линия исчезла из виду.
А потом накрыла темнота.
Запаниковав, Керри развернул шлюпку, как думал, на восток. Затем попытался запустить мотор, надеясь, что каждое движение дроссельного клапана вернет утраченную стабильность. Человек, который десятилетиями не заезжал на заправку. Человек, убежденный, что на каждой приборной панели есть исправный GPS. Человек, проклинавший Джона Траволту за то, что тот оставил ему катер, с топливным баком которого можно плавать только вдоль пристани. Бензин закончился, и двигатель фыркнул. Керри хлестал себя по щекам и кричал до тех пор, пока не сорвал голос, взбешенный тем, что утратил единственную точку опоры. Важно сейчас излучать позитивную энергию, сказал он себе, в изнеможении опускаясь в шлюпку. Жизненно необходимы аффирмации и манифесты, и он лег спать с позитивным настроем и благодарностью, проникшись к космосу теплыми чувствами.
Мысль, что TPG лишился всего, чем владел, доставляла удовольствие.
Керри проснулся, когда солнце вовсю светило, голова пульсировала. Он выпустил за борт темно-желтую струю. Удручающе однообразные сизые волны. Рябь на воде, угнетающая больше, чем тюремные решетки.
Хотелось пить. Во фляге почти ничего не осталось. Может, два глотка – или три, если экономить. Он знал, что морскую воду можно очищать. Он видел такое в шоу по выживанию. Что-то про химические связи. Нужно только заставить соль разлюбить воду, а еще нужны брезент и старая пластиковая бутылка. Или лупа. Он видел это, но детали улетучились из головы.
Как много всего перед смертью улетучивается из головы.
Воды хватило лишь на то, чтобы смочить потрескавшийся язык, эго в отчаянии цеплялось за что-нибудь, что поможет избежать отчаяния. Он остановился на самой призрачной, а потому наименее вероятной надежде.
Пассаты.
Вспомнилась инфографика в Twitter. Океаны – это живая система. И он как часть этой системы (это не подлежит сомнению) только что пописал в нее. И эта система входит в другие крупные системы, которые населяют изначально добрые и благожелательные или, по крайней мере, безразличные создания (случайные эскадроны смерти не в счет).
Пассаты.
Керри представил, как они уносят его на север, в Орегон. Увидел, как входит в лесной рай Дочерей Аномии. Увидел Салли Мэй и Джейн в коронах из мха. Увидел своего внука Джексона, который превратился в мужественного юношу, способного управлять новым чистым миром. Затем видения исчезли.
Керри увидел разграбленные, некогда счастливые деревни. Десятилетия голода. Бесплодные пашни, давку в магазинах из-за газолина и консервов. Мир вернулся к первобытным страданиям. Лоб зудел.
Керри перестал думать о пассатах.
Он свернулся калачиком в полоске тени у борта, прижал голову… Резиновое суденышко покачивалось на волнах.
Керри свесился из лодки. Его тошнило, желудочный сок обжигал рот.
Он сделал последний глоток из фляги, и тело с жадностью набросилось на остатки. Желчь разъедала язык, губы, подбородок. Голова кружилась. Керри умылся, прополоскал горло и проглотил соленую воду, не в силах устоять перед требованием жажды. Потом провалился в сон, и ему снилось, что по горлу водят наждачной бумагой. Он проснулся, на этот раз ночью… Мысли тянулись, как санки с гранитными плитами.
Океан успокоился. Совершенный штиль. Отполированный обсидиан.
На небе светили яркие чистые звезды, отражаясь на водной глади. Млечный Путь опоясал лодку кольцом – священное колесо, вечное время и пространство, которым не нужна ось. Керри свесил голову за борт в надежде увидеть проблеск бесконечности, но наткнулся на изможденное, небритое существо с полной безнадежностью в глазах.
