А еще я сразу же понял, что подвернулся удобный случай добавить к своей биографии скучного, но, возможно, не совсем глупого человека опыт посещения дома разврата без опеки и присмотра Хромого, который не только тащил меня время от времени в выбранный им самим бордель, донимая бесконечными предупреждениями, советами и тактическими наставлениями, совсем как тренер футболистов, но, по сути, превратился еще и в управляющего моими блудными делами.
Я переписал номера нескольких квартир из упомянутого в статье дома, принял душ, попрыскал на себя одеколоном, попросил Пепу пожелать мне удачи и вышел из дому. Вечером? Еще чего! В воскресенье в одиннадцать утра, когда приличные люди отправляются к мессе. Из той же газеты я узнал, что пункты торговли вагинами открываются в девять.
26.
Я вышел из метро у бульвара Делисиас с таким ощущением, будто собрался наставить рога своему другу Хромому. Темные очки слегка приглушали утренний свет, хотя он и так был не слишком ярким из-за облаков, почти целиком затянувших небо. Я решил усилить меры предосторожности – из трусости? – и пошел по стороне улицы с четными номерами. Меня терзали недобрые предчувствия: а вдруг в этих краях случайно окажется кто-то из учеников и заметит, как я вхожу в дом, пользующийся дурной славой? Или коллега по школе (а то и директриса), увидев меня в темных очках, сразу догадается о постыдной цели визита в район, расположенный достаточно далеко от моего собственного?
То, что я шел в бордель один, без пригляда Хромого, помогало мне почувствовать себя взрослым. И это, кажется, было даже важнее, чем все остальное.
Я остановился напротив подъезда, который искал, под номером 127. И с противоположного тротуара стал рассматривать распахнутую настежь дверь с черной решеткой. Никакого громилы, вооруженного бейсбольной битой и выполняющего роль охранника, как писалось в статье, я там не заметил. Дверь показалась мне пастью, готовой всосать распутников. За несколько минут их туда вошло несколько. Один был в костюме с галстуком, его отличали энергичная стремительность и уверенность движений, какие бывают только у завсегдатаев, хорошо знающих, куда и зачем они идут. А вот выходившие из подъезда двигались, наоборот, неспешно, с невозмутимыми лицами, при этом выглядели они целыми и невредимыми, что внушало мне все больше надежд на успех.
И я все-таки вошел туда, правда, сперва выпил для смелости рюмку виски в ближайшем баре. В лицо сразу ударил резкий запах освежителя воздуха. Слышалась женская ругань. Откуда? Скоро я это понял: с лестничной площадки второго этажа. Там я наткнулся на скандаливших полуодетых теток. Они преградили мне путь и визгливо кричали на смеси языков. Потом самая грубая из четырех, самая сильная, толстая и накрашенная, вдруг вывалила передо мной свои огромные груди, что-то заорала на языке, который я не мог определить и уж тем более понять, и схватила меня за руку, как муравьиный лев добычу, решив во что бы то ни стало затянуть к себе в нору. Я освободился едва ли не силой. В спину мне полетели оскорбления, почему-то вдруг ставшие понятными, хотя произношение и оставляло желать лучшего. Я устремился вверх по лестнице, чтобы попробовать найти даму с более приятными манерами, которая занималась бы своим ремеслом если и не приветливо, то хотя бы молча.
На четвертом этаже в дверном проеме стояла проститутка, выглядевшая моложе тех, что были внизу, и расчесывала щеткой волосы. Увидев незнакомого мужчину, она улыбнулась, но с места не сдвинулась и даже не вынула заколку из своих не слишком здоровых зубов. Потом заколола волосы, подняв руку и показав свою бритую подмышку. Она была в очень коротких и очень узких шортах, открывавших длинные и красивые ноги.
– Значит, решил навестить парагвайку? – Голос у нее был мягкий и журчащий. – Я тебе все-все сделаю – за двадцать пять евро.
Она изображала робость и угодливость, однако сразу же взяла быка за рога. И жестом выразила свое презрение к тем, что продолжали собачиться ниже. После чего предложила потрогать одну из своих грудей, которую вытащила из-под футболки. Грудь у нее была совсем небольшая, как у малолетки, и, на мой вкус, слишком холодная.
– Ну, пошли, любовь моя.
Девушка двинулась в квартиру, а я последовал за ней.
27.
Парагвайка сказала, что зовут ее Ирис. Хотя я и не спрашивал. Я вообще не собирался вникать в подробности ее жизни. Но едва мы принялись за дело, как девушка начала болтать и больше уже ни на миг не умолкала. Хромой, считающий себя экспертом как в этой, так и во многих других сферах, утверждает, что шлюхи с помощью такого словесного недержания дают знать своим товаркам, находящимся за перегородкой, что с ними все в порядке и они живы, а заодно пытаются выведать, что у клиента на уме, то есть по его реакциям и готовности к участию в беседе угадать, не таит ли он в себе какой-либо опасности.
А вот мне совершенно не нравится разговаривать во время секса.
Половой акт – это музыка, поэтому, пожалуйста, помолчите.
К болтливой парагвайской проститутке я снова пришел две недели спустя. Правда, после некоторых колебаний, но не из-за нее самой – она была достаточно симпатичной, – а из-за необходимости проходить через второй этаж, где лестничную площадку оккупировали ее крикливые соседки. Однако на сей раз они, судя по всему, прочитали твердость и решительность то ли в моем взгляде, то ли в моей походке и спокойно пропустили меня. Нужная мне дверь на четвертом этаже была закрыта. Пришлось позвонить. Открыла ее незнакомая женщина – в халате, растрепанная, с черными кругами под глазами, словно после нескольких бессонных ночей. Дома ли Ирис? Это имя ей ни о чем не говорило. Она повернулась вглубь квартиры и крикнула: «Детка!» Оттуда появилась парагвайка – босиком и с сигаретой во рту.
На сей раз Ирис, раздеваясь, назвала себя Арами и, кажется, не вспомнила меня, но мне на это было плевать. Зато оба ее имени я вспоминаю до сих пор, настолько необычно они звучали.
Видимо, чтобы завоевать мое расположение, пробудив сочувствие, она рассказала, что в Парагвае у нее есть сынок двух лет от роду и она любит его больше всего на свете, а в Испанию приехала, чтобы попытать счастья и скрыться от угроз какого-то мужчины. Дела у нее идут не так уж и плохо, прежде она работала в баре в Вальекасе – по десять и больше часов в сутки за нищенскую плату; к тому же хозяин был настоящей свиньей, начал к ней приставать и даже ударил, потому что она вела себя как женщина порядочная и требовала к себе уважения. Пришлось искать другое место, и тогда одна ее соотечественница сказала, что сексом можно заработать гораздо больше и накопить достаточно, чтобы вернуться в Парагвай и открыть там цветочную лавку или швейную мастерскую, уж это как получится, и она будет жить со своим сыночком, своим дорогим ребеночком, о котором ни на минутку не перестает думать, и только ради того, чтобы обеспечить ему хорошую жизнь, занимается тем, чем занимается, и уверена, что Господь непременно ее простит.
Все это она рассказывала мне, пока я занимался тем, за чем пришел. На ее спине, усыпанной родинками, были отчетливо видны все позвонки. Но из-за безумной болтовни парагвайки я никак не мог кончить и даже решил, что ничего у меня не получится.
